ведущий научный сотрудник ОИПП,

к. п.н., Заслуженный учитель РФ

ОСНОВОПОЛОЖНИК

ИСТОРИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШАХМАТОВ

(1864 – 1920)

Алексей Александрович Шахматов, выдающийся филолог, историк, исследователь русских летописей, педагог, родился в 1864 году в городе Нарве (ныне Эстония) в дворянской семье. Алексеевич Шахматов,

В эти годы гимназист Алексей Шахматов познакомился с Филиппом Фёдоровичем Фортунатовым, главой Московской филологической школы, а также известными русскими филологами, доктором истории всеобщей литературы, доктором сравнительного языковедения, Фёдор Евгеньевич Коршем, доктором римской словесности, которые читали лекции в Московском университете. Самое большое влияние на Шахматова оказали Филипп Фёдорович Фортунатов, который многие годы был советчиком и наставником молодого исследователя в его научных занятиях и Фёдор Евгеньевич Корш. В учёных кругах Корш был известен не только как большой знаток античной литературы, но и языковед-полиглот. Современников поражало его свободное владение всеми славянскими языками; а также английским, французским, немецким, датским, турецким, арабским, персидским, санскритом и древнееврейским.

По совету и гимназист 5 класса принялся за изучение языка «Жития Феодосия», древнерусского памятника письменности, который рассматривался как памятник ХII века. Чтобы точно датировать время создания этого «Жития» Шахматов решил ознакомиться с рукописью этой книги, которая хранилась в Успенском соборе. Сделать это мальчику Шахматову было непросто, однако он сумел добиться встречи с генералом Потёмкиным, который управлял тогда Синодальной конторой и, к удивлению многих, тот позволил ему поработать с этой уникальной рукописью.

Как пишут биографы Макаров и, «невысокий, хрупкий голубоглазый мальчик по 6 – 8 часов каждодневно просиживал за рукописями то в келье Никона в Петровском монастыре, то в известных московских древлехранилищах – в Румянцевском музее, Типографской и Синодальных библиотеках, где когда-то работали Шевырёв, Бодянский и молодой Буслаев». Юный исследователь сличил рукописи Феодосия с её публикацией Андреем Поповым (в чтениях «Общества истории и древностей российских») и при этом обнаружил 600 опечаток и отклонений от оригинала и как результат – доказал, что эта рукопись была написана не в ХII, а в ХI веке, что было научным открытием.

Вскоре в учёных кругах начинают поговаривать о том, что какой-то московский мальчик нашёл множество ошибок в издании «Жития Феодосия», которое в 1879 году было опубликовано в России маститым учёным Поповым.

Всё прояснилось, когда в 1881 году специалисты прочитали в берлинском журнале «Архив славянской филологии» статью «О языке «» гимназиста Алёши Шахматова.

В 1914 году после смерти академика Председателем Орфографической комиссии становится академик.

Февральская революция возрождает надежды русской интеллигенции на то, что будет в конце концов завершена работа по упрощению русского правописания.

С присущим Шахматову старанием и усердием осуществляется работа Орфографической комиссии по завершению свода рекомендаций, направленных на упрощение русского правописания. Но лишь после Октябрьской революции

9.Писать в женском роде ОДНИ, ОДНИХ, ОДНИМИ вместо

ОДНЪ, ОДНЪХ, ОДНЪМИ.

10. Писать в родительном падеже единственного числа местоимения

личного женского рода ЕЁ вместо ЕЯ.

Более 13 лет члены Орфографической комиссии трудились над упрощением русского правописания, и Шахматов был одним из самых активных сторонников осуществления этой реформы.

Как показала жизнь, реформа русского правописания, подготовленная выдающимися отечественными лингвистами, и другими, сделала наше правописание более лёгким и доступным для усвоения.

В послереволюционный период ни одно большое мероприятие Академии наук не обходится без активного участия в нём.

В 1918 году он трудится в Комиссии Академии наук, которая разрабатывает алфавиты для народов, не имевших до революции своей письменности.

В эти же годы Шахматов (один из самых любимых и авторитетных профессоров) преподаёт в Петербургском университете, читает лекции по русскому языку, церковно-славянскому языку и русской диалектологии. Учёный долгие годы бескорыстно служил делу науки и просвещения. Известно, что значительное денежное вознаграждение , которое ему полагалось как директору первого отделения Академии наук, он отдал на нужды библиотеки. Алексей Александрович не знал ни выходных, ни отпусков, работал по 10 – 12 часов в сутки.

Вклад Шахматова в науку о языке огромен: он стремился связать историю языка с историей народа. И в наше время любое исследование по истории Древней Руси опирается на труды Шахматова как основоположника исторического изучения русского литературного языка. Он заложил основы текстологического изучения летописей, исследовал славянскую акцентологию, разработал историческую морфологию русского языка; организовал изучение многих памятников письменности, под его руководством велась подготовка многотомной «Энциклопедии славянской филологии», возобновлено издание «Полного собрания русских летописей».

Весьма актуальны методические взгляды академика на содержание и методику преподавания русского языка в школе. По существу, современный школьный лингвистический курс опирается на концепцию Шахматова: «предметом изучения в школе должен быть весь русский язык во всей совокупности устных и письменных его проявлений»; при этом он считал, что работы над языком необходимо поставить в теснейшую связь с соседними областями, доступными изучению учащимися, то есть и с историей, и с литературой, и с отечествоведением.

Алексей Александрович Шахматов – признанный корифей не только отечественной, но и мировой лингвистики. Он был членом зарубежных академий: Сербской, Краковской , доктором философии Пражского и Берлинского университетов и других.

Зима 1920 года стала для него последней. Шахматов отдаёт все силы очень важной для науки и школы книге «Синтаксис русского языка».

Труд этот признан классическим; в нём есть разработанная учёным глава, посвящённая односоставным предложениям. Эта тема является одной из самых трудных, ключевых в нашем синтаксисе. Он работал на износ, недоедал, недосыпал, не отдыхал - и это сказалось на его здоровье.

Учёный не успел завершить многих своих замыслов: он скончался в Петрограде 16 августа 1920 года и был похоронен на Волковом кладбище.

Современники о.

В истории русской филологии нет главы более яркой, чем деятельность.

Говоря о деятельности Шахматова по истории русского языка, нельзя не подчеркнуть неоспоримой его заслуги по составлению Словаря русского языка. По мысли Шахматова, Словарь русского языка должен был охватывать все лексическое богатство русского народа, а не ограничиваться только тем, что употребляли в своих произведениях русские писатели (как это сделал в I томе). Шахматов стал в этом случае на ту единственную правильную точку зрения, что живой язык народа – корень и основание литературного языка. Как история народа не может ограничиваться только бытописанием одних высших слоев, так и история языка не должна сузить свою сферу рассмотрением только словесного запаса, который употребляет лишь одна часть общества, хотя бы и самая интеллигентная.

Дело Шахматова громадно. На заложенном давно фундаменте им возведены самые капитальные части здания истории русского языка. Отчётливо выяснен план постройки. Идущие за ним исследователи не могут пройти мимо этого здания; они будут достраивать его, а если бы захотели строить своё, то им нужно было бы разрушить Шахматовское. Это сделать едва ли возможно: фундамент и материал слишком надежны.

Академик Шахматов – историк в широком смысле этого слова: его волнуют проблемы, связанные с историей возникновения и становления русского народа и его культуры («Древнейшая судьба русского племени»), глубоко изучает русские летописи («Повесть временных лет»). Однако основная его научно-исследовательская деятельность посвящена истории русского языка («Введение в курс истории русского языка», «Очерк древнейшего периода истории русского языка», «Курс истории русского языка»).

Шахматов установил время создания и источники старейших летописных сводов и в частности «Повести временных лет» - основного летописного сочинения, созданного монахом Киево-Печерского монастыря Нестором в начале ХII века.

Имя Шахматова всегда будет дорого не одним только русским, но и всему славянскому миру. Среди всего славянства он пользовался чрезвычайной популярностью и как учёный, и как профессор, и как академик, и как человек, всецело преданный делу славянского культурного единения.

Достигнутое Шахматовым – грандиозно. ёв

Недолгой была жизнь Алексея Александровича Шахматова, но он успел сделать очень много для русского языкознания. Академик Шахматов оставил неизгладимый след в истории лингвистической науки.

Список литературы

Труды академика

1. Древнейшие судьбы русского племени – 1919г.

2. Исследования в области русской фонетики – 1894г.

3. К вопросу об образовании русских наречий и русских народностей – 1899г.

4. К истории звуков русского языка – 1903г.

5. Курс истории русского языка – 1909г.

6. Очерк древнейшего периода истории русского языка – 1915г.

7. Очерк современного русского литературного языка – 1941г.

8. Синтаксис русского языка – 1941г.

Работы, посвященные

1. Березин языкознание конца XIX – начала XX в., М., 1967г.

2. Булахов языковеды. Библиографический словарь. т.1. Минск, 1976г.

3. Алексей Александрович Шахматов. П., 1922г.

4. Иванова русский язык. 1976г.

5. Лапатухин преподавания русского языка. Хрестоматия. 1960г.

6. Отечественные лексикографы XVIII-XX века. 2000г.

7. Русский язык. Энциклопедия. 1979г.

8. Улуханов Александрович Шахматов. гг.

9. Филин славянского этногенеза в трудах. 1964г.

10. Энциклопедический словарь юного филолога. 1984г.

11. Янченко путешествие по страницам русской лингвистической науки. 2002г.

Родился в дворянской семье, в 1883 поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1884 в «Исследованиях по русскому языку» опубликована первая его статья «Исследования о языке новгородских грамот XIII и XIV вв».

Ученик Ф. Ф. Фортунатова. Впервые замечен в серьёзных научных кругах после выступления во время защиты А. И. Соболевским его магистерской диссертации - о системе фонем праславянского языка. Шахматов выступил с убедительной критикой некоторых важных положений доклада, чем вызвал сильную неприязнь уже известного в ту пору научными трудами Соболевского. Напряжённые отношения ученых сохранялись до конца жизни Шахматова.

В 1887 защитил диссертацию на тему «О долготе и ударении в общеславянском языке», после окончания университета остался при нём и к 1890 стал приват-доцентом.

В 1894 выдвинул свою работу «Исследования в области русской фонетики» на соискание степени магистра, однако ему была присуждена высшая степень доктора русского языка и словесности.

Первые научные разработки - в области диалектологии. Совершил две экспедиции в середине 80-х гг. - в Архангельскую и Олонецкую губернии.

После смерти Я. К. Грота взял на себя составление первого нормативного словаря русского языка.

С 1894 адъюнкт Петербургской АН, с 1898 - член Правления Академии наук, самый молодой за всю историю её существования (34 года), с 1899 - действительный член АН. С 1910 профессор Петербургского университета.

С 1906 - член Государственного совета от академической курии. Участвовал в подготовке реформы русской орфографии, осуществленной в 1917-1918.

Лучшие дня

Член Сербской Академии наук (1904), доктор философии Пражского университета (1909), доктор философии Берлинского университета (1910), член-корреспондент Краковской Академии наук (1910) и др.

Умер от истощения в Петрограде в августе 1920 года.

После смерти ученого в 1925–1927 был издан его во многом нетрадиционный «Синтаксис русского языка», оказавший значительное влияние на развитие синтаксической теории в России. В нем Шахматов впервые сделал попытку выявить систему в огромном разнообразии синтаксических конструкций русского языка.

Об учёном его сестрой - Е. А. Шахматовой-Масальской - оставлены мемуары.

Научный вклад

Шахматов проследил историю древнерусского летописания XI-XVI вв., впервые применив для их изучения сравнительно-исторический метод, благодаря чему установил время создания, источники и вклад каждого из авторов старейших летописных сводов, состав текста «Повести временных лет». После работ Шахматова любое исследование по истории древней Руси опирается на его выводы. Учёный заложил основы текстологии как науки.

Под руководством Шахматова Отделение русского языка и словесности Императорской Академии наук стало центром отечественной филологии. По инициативе Шахматова Академия наук издала монографии, словари, материалы и исследования по кашубскому, полабскому, лужицкому, польскому, сербскому, словенскому языкам. В 1897 Шахматов возглавил работу над академическим словарем русского языка. Участвовал в подготовке реформы русской орфографии, осуществленной в 1917-1918.

Выводил восточнославянские языки от «общедревнерусского» языка, дезинтеграция которого, по его мнению, началась уже в VII ст.[источник не указан 339 дней], но была задержана интеграционными процессами, связанными с государственным единством в рамках Киевской Руси

По украинскому языку

Алексей Шахматов - один из авторов работы «Украинский народ в его прошлом и настоящем» (1916), принимал участие в написании декларации Петербургской АН «Про отмену ограничений малорусского печатного слова» (1905-1906), автор подробных рецензий на грамматики украинского языка А. Крымского и С. Смаль-Стоцкого, словарь украинского языка Б.Гринченко.

Алексей Александрович с интересом и сочувствием относился к развитию украинской литературы и украинского языка, но скептически высказывался по отношению к стремлению деятелей «украинского движения» к отделению малорусской народности от единого русского народа, по этнографическим представлениям того времени подразделявшегося на белорусов, великороссов и малороссов.

Шахматов, в отличие от других русских филологов - Соболевского, Флоринского, Ягича, Корша и др. видел причиной стремления части украинской интеллигенции к обособлению не идейные и политические аспекты, а реакцию на запретительные меры по отношению к украинскому языку.

М.А.Робинсон (Москва)

Академик А. А. Шахматов: последние годы жизни (К биографии ученого)

80 лет тому назад скончался выдающийся русский ученый академик Алексей Александрович Шахматов (1864-1920). Его безвременная кончина произвела сильнейшее впечатление на все научное сообщество. Отделение русского языка и словесности Академии наук, которое долгие годы возглавлял ученый, посвятило памяти Шахматова отдельный том своих «Известий» за 1920 год1. Сотни страниц этого издания заполнены воспоминаниями его друзей и коллег о всех сторонах разносторонней деятельности, о необыкновенных личных качествах и огромном моральном авторитете Шахматова. Многими из участников мемориального сборника владело не только выраженное в статьях чувство горечи от утраты, но и оставшееся по понятным причинам невыраженным печатно чувство гнева на тех, кого они считали виновниками смерти ученого. Свободному выражению своих чувств они могли дать волю только в неподцензурной личной переписке и дневниковых записях.

Но прежде, чем обратиться к этим свидетельствам, мы, не претендуя на всестороннее раскрытие темы, хотели бы также на основании эпистолярных источников показать, какие действия нового политического режима и условия нового быта влияли на общее мироощущение таких виднейших представителей академической науки, как Шахматов, и во многом способствовали их уходу из жизни. Таких основных факторов было несколько: это постоянное беспокойство за судьбу Академии наук в ожидании гонений на нее, частые хлопоты перед властями за арестованных коллег, голод и холод.

Шахматов, как и большинство его коллег, встретил октябрьский переворот без всякого восторга. Свои впечатления о первых шагах новых властей («большевики лишили было нас жалованья») и страхах, с этим связанных, ученый изложил в письме от 3 декабря 1917 г. П. Н. Сакулину, по иронии судьбы одному из немногих ученых гуманитариев старавшемуся впоследствии сблизиться с властями, воспринять новую идеологию и воплотить ее в своих исследованиях2. «Пока перед нами, - писал Шахматов, - тьма беспросветная. Испытываешь невероятное унижение, читая и слыша про подвиги большевиков. Они еще не добрались до университета и академии, но конечно, это не замедлит. С ужасом вижу, что учред[ительное] собрание сорвано! А с ним исчезло столько надежд, столько упований»3. И тем не менее принципиальной позицией Шахматова бьшо, не покидая своих постов, сделать все для сохранения Академии наук как центра знаний и просвещения, необходимого для народа. Уже 14 января 1918 года ученому пришлось уговаривать известного ли-

берального публициста и общественного деятеля ККАрсеньева, избранного почетным академиком по Разряду изящной словесности в 1900 г., не прерывать своих связей с Академией. «Усердно Вас прошу, - взывал Шахматов, - оставить мысль о возможности сложения звания почетного академика. Напротив, мы будем Вам признательны, если Вы сообщите нам свои пожелания о том, как можно было бы оживить деятельность Разряда». Ученый обращался к тем аргументам, которые всегда были важны для русской интеллигенции: «Я уверен, что Вы сохранили веру в русский народ, в будущность России, веру, которую так быстро утрачиваем мы в борьбе с невероятными испытаниями, обрушившимися на нашу родину»4.

Уже из письма, написанного через пять дней - 19 января, становится ясно, что Шахматов подразумевал под «невероятными испытаниями». Ученый писал академику В. М. Истрину, унаследовавшему после Шахматова должность председательствующего в Отделении русского языка и словесности: «Здесь голод, и вообще Петроград - город обреченный. В Москве, говорят, условия не лучше. Пугает вопрос о том, будет ли вообще Академия получать содержание. Он еще не выяснен. Без меня было собрание Академии и других учреждений, на котором решено войти в деловые сношения с правительством нар[одных] комиссаров. Решение еще не осуществлено; боюсь, что кроме потока грязи мы на наши учреждения ничего не получим. Но понимаю, что другого нет выхода после разгона Учредительного] Собрания»5.

Избрав однажды путь деловых сношений с новыми властями, Шахматов обращался для пользы дела к своему старому знакомству с управляющим делами Совнаркома В.Д.Бонч-Бруевичем. В дореволюционный период Шахматову неоднократно приходилось оказывать Бонч-Бруевичу, посвятившему себя не только профессиональной революционной деятельности, но и изучению русского сектанства, всевозможную помощь. Уже в рекомендательном письме к почетному академику П. И. Вейнбергу ученый просит помочь Бонч-Бруевичу «в деле вопиющем и вместе с тем справедливом», при этом о рекомендуемом пишет: «Он хороший мой знакомый»6. В письме от 24 января 1910 г. Бонч-Бруевич просил Отделение русского языка и словесности выделить ему «денежное пособие» для поездки в Закавказье с целью «продолжить исследование сектантских общин», 4 февраля Отделение постановило выдать «из своих сумм двести рублей на означенную поездку»7. Но наиболее существенны были хлопоты Шахматова перед властями за неоднократно арестовывавшегося Бонч-Бруевича. Так, с февраля по июнь 1911г. Шахматов составил несколько ходатайств поочередно на имя помощника столичного градоначальника; жандармского полковника М.М.Горленко, товарища министра внутренних дел П. Г. Куряова, М. И. Зубовского - чиновника особого совещания, в котором должно было рассматриваться дело Бонч-Бруевича8. В последнем обращении Шахматов выражал надежду на то, «чтобы его (Бонч-Бруевича. - М. Р.) не постигла административная высылка или какая-нибудь другая кара»9. Как пра-

ло, ходатайства Шахматова помогали Бонч-Бруевичу и не одному ему10. Ученый искренне радовался, когда в июне 1914 г. Бонч-Бруевич сообщил ему о своем освобождении после очередного заключения. «Все время Вашего заключения, - писал Шахматов 10 апреля 1914 г.,- я испытывал сильнейшее беспокойство за Вас, узнав в особенности, что Вы захворали». Ученый выражал надежду, что теперь Бонч-Бруевич сможет продолжить свою научную работу п.

Прошло три с половиной года, положение радикально переменилось, и роль просителя перешла к Шахматову. Сразу же после октябрьских событий ученый с рядом коллег интересовался судьбой арестованных министров Временного правительства. В начале ноября 1917 г. Бонч-Бруевич приглашал Шахматова посетить Смольный для обсуждения этой проблемы. В начале следующего года, 14 февраля, Шахматов просил Бонч-Бруевича организовать С. Ф. Ольденбургу, непременному секретарю Академии наук, встречу с В. И. Лениным «по совершенно экстренному делу»12. По всей видимости, предполагался разговор о судьбе содержавшихся в Петропавловской крепости бывших министров Временного правительства. Бонч-Бруевич принял Ольден-бурга и, очевидно, обещал оказать содействие, как можно понять из фразы Шахматова в новом письме от 20 февраля 1918 г.:«[...] дело, о котором Вы так любезно с ним говорили, за что я Вам весьма признателен». Но «в категорию оставляемых в заключении» попал товарищ Шахматова и Ольденбурга по кадетской партии Н. М. Кишкин. Ссылаясь на «болезненное состояние Кишки-на» и на то, что «в крепости неблагополучно в смысле настроения стражи», Шахматов отмечал, что «эти два обстоятельства заставляют нас усиленно просить Вас замолвить словечко за освобождение Кишкина»13.

Очень скоро хлопоты о смягчении арестованных коллег по партии сменились просьбами облегчить судьбу коллег по науке. С просьбой принять участие в судьбе арестованного академика А. И. Соболевского к Шахматову обратился его младший брат, также известный ученый, филолог-классик С. И. Соболевский. Шахматов сразу же отреагировал на эту просьбу, о чем и написал 24 мая 1918 г. С.И.Соболевскому: «В ответ на Вашу телеграмму я сообщил Вам о том, что С. Ф. Ольденбург и я возбудили ходатайство через секретаря совета народных комиссаров Горбунова о предоставлении Алексея Ивановича нам на поруки. Мне кажется, что с моей телеграммой Вы имеете возможность обратиться к Горбунову и спросить его, будет ли наше ходатайство иметь успех. Во всяком случае от него Вы можете узнать, что еще можно предпринять. Предоставляю себя в Ваше распоряжение. Если надо, могу еще написать г. Бонч-Бруевичу. Необходимо во что бы то ни стало вырвать Алексея Ивановича из тюремного заключения и как можно скорей». Надо отметить, что перспектива общения с представителями власти Шахматова не вдохновляла. Так, в постскриптуме он замечал: «Если бы нужно было, я мог бы приехать в Москву. Но разве сговоришься с большевиками?!»м.

К переживаниям психологическим все больше и больше добавлялись трудности каждодневного выживания с совершенно несвойственными ранее для кабинетного ученого проблемами. С лета 1917 г. до поздней осени 1918 г. все разраставшаяся семья Шахматова, включавшая его сестер и теток, проживала вне Петрограда в Аткарске, городе Саратовской губернии, недалеко от бывшего поместья Шахматовых - Губаревки. Жизнь в провинции была легче, чем в Петрограде, но и там бытовые проблемы угнетали ученого. Он сообщал Ольденбургу 1 октября 1918 г.: «[...] нахожусь в тяжелой житейской переделке. Мы остались без прислуги: одна вышла замуж, другая вызвана отцом, тревожащимся за дочь, ввиду упорно распространяющихся слухов о близости Аткарска к фронту. [...] В ожидании ее прибытия (новой прислуги. - М.Р.) на семью легла вся работа по дом[ашнему] хозяйству. Мне приходится принимать значительное участие в этой работе, а кроме того припасать к зиме хлеб и дрова; дров совсем в город не привозят, надо ухитриться закупить их в деревнях, а в крайнем случае запастись кизяками (м[ожет] б[ыть], Вы не знаете, что это такое: навозные кирпичи, изготовляемые для топки в безлесных местностях)»15.

Опасаясь возможного в условиях гражданской войны разделения семьи, Шахматовы перебираются в Петроград, где уже поздняя осень создает еще больше проблем, чем в провинции. Ученый жаловался в письме от 12 ноября

1918 г. своему старому товарищу, известнейшему юристу и почетному академику А. Ф. Кони: «Ко всем прочим занятиям прибавились домашние хлопоты, прямо-таки меня изнуряющие; приходится топить самому печи, и только недавно нашелся студент, который согласился колоть и таскать дрова»16.

Все увеличивавшиеся тяготы жизни стали самым губительным образом сказываться на науке, многие ученые начали болеть и умирать. 19 февраля

1919 г. Шахматов сообщал своему ближайшему коллеге и товарищу, академику В.Н.Перетцу, спасавшемуся от голода в Самаре: «Положение здесь очень тяжелое. Завтра хороним Лаппо-Данилевского. Серьезно захворали Латышев и Рыкачев. Вы правы, что здесь прямотаки опасно для жизни. Работа идет, конечно, очень неспоро. Все не находишь времени из-за хозяйственных забот. Прислуги у нас нет, и мы только теперь, думаю, понимаем, какую сильную обузу с нас снимали „культурные" условия прошлого времени»17. С академиком АС.Лаппо-Данилевским, крупнейшим специалистом по истории средневековой Руси и источниковедом, Шахматова связывали не только научные интересы, но и недолгая совместная политическая деятельность. Почти ровесники, они почти одновременно стали академиками, а в 1906 г. именно они были избраны членами Государственного совета от академической курии, также вместе, в знак протеста против разгона Думы, они вышли из него в 1907 г.18. Один из старейших членов Академии 79-летний геофизик М. А. Рыкачев уже не смог оправиться от болезни, он умер в том же 1919 г. Филолог-классик, академикВ.В. Латышев ненамного пережил Шахматова, он умер весной 1921 г.

Добавим, что в 1919 г. умер и Арсеньев, которого ученый немногим более года ранее призывал не покидать Академию.

На следующий день после письма Перетцу, 20 февраля Шахматов пишет Д. К. Зеленину, жившему тогда на Украине: «Совершенно нравственно я уничтожен всем тем, что вокруг нас совершается. Вы, вероятно, перенесли немало тяжелого.

В продовольственном отношении здесь очень и очень тяжело. Разумеется, если бы Вы разрешили, я послал бы Вам денег и просил бы выслать или сала, или колбас, или еще чего-нибудь съедобного. Семейство мое составляет семь человек, и мы одно время бедствовали. В последние две недели стало легче. Кое-кто вспомнил нас. Цены невероятно высоки. Заниматься приходится немного, благодаря отсутствию прислуги и хозяйственных забот». И вновь звучит скорбная тема: «Едва ли Вы знаете о всех наших утратах. Умерли В.В.Радлов, М.И.Смирнов, Ал.Лаппо-Данилевский»19. Тяжелые условия жизни быстро свели в могилу крупнейшего языковеда-тюрколога, этнографа В. В. Радлова, старейшего члена Академии и по возрасту - 80 лет, и по стажу - 34 года.

Уход из жизни Лаппо-Данилевского вспоминал Шахматов и в письме от 8 марта 1919 г. академику В.И.Вернадскому, возглавлявшему новосоз-данную Украинскую Академию наук и боровшемуся с радикальными деятелями украинского национального возрождения за свое вйдение принципов деятельности Академии. Шахматов тяжело переживал распад единого государства и отрицательно относился к политической самостоятельности Украины, еще летом 1917 г. борьбу за воплощение этой идеи в жизнь он в письме Кони называл «предательством украинцев во главе с Грушевским»20. Взгляды Вернадского явно импонировали Шахматову. «Вижу и понимаю, - писал он, - что Вами руководит русское, общерусское чувство и надежда культурной работой скрепить наше единство. Мне это единство было всегда дороже всего, так как за его разрушением я вижу гибель для великороссов и рабское состояние для малорусов». Касаясь условий жизни в Петрограде, Шахматов предостерегал Вернадского: «Живется здесь нелегко материально, но морально, конечно, легче, чем у Вас, легче, чем где-нибудь в России. А все-таки Вы сюда не ездите. Наша Академия держится всецело трудами и авторитетом С.Ф. (Ольденбурга. - М.Р.). Его заслуги прямо неоценимы. Очень тяжело было провожать в могилу Лаппо-Данилевского»21.

Наступившая весна принесла некоторое сокращение бытовых проблем, и все же в письме Шахматова одному из своих провинциальных корреспондентов, Н.А.Бобровникову, от 19 апреля 1919 г., полному всевозможных научных планов, проскальзывают мрачные нотки: «Конечно, меня поразило и тронуло все то, что Вы сообщили мне о вотяках. Ах, если бы были силы, я бы половину их отдал изучению финского Поволжья. Но силы мои слабы. Вижу, что их надо экономизировать, пока я еще совсем не угас, работаю усиленно

над русским синтаксисом и надеюсь в мае приготовить две статьи, посвященные синтаксическим] вопросам. Затем хотелось бы окончить свою работу по выяснению литературного] состава нашего летописания вообще. Нам улыбнулось теперь весеннее солнце; это сократило мои домашние заботы по колке дров и топке печей; у меня стало больше времени»22. Но надежда на улучшение условий жизни с наступлением весны и лета не оправдалась, физическое, моральное и материальное положение Шахматова продолжало ухудшаться, о чем свидетельствуют два письма ученого от 22 и 26 августа 1919 г. В первом, адресованном А. Ф. Кони, ученый не соглашаясь с нападками властей на Отделение физико-математических наук, по его мнению, активно работавшее, с горечью писал: «Не могу не признать, что большевики в значительной мере правы, и mea culpa, mea maxima culpa (моя вина, моя самая большая вина.-М.Р.): русское отделение стало безжизненным, бесплодным. Признаю, что меня оставила энергия»23. Тем не менее Шахматов не собирался покидать Петроград не только по соображениям материальным, в поисках более сносных условий жизни: ученому не позволяло об этом думать и его жертвенное служение науке. Во втором письме, сообщая об очередной потере в рядах академиков, смерти историка средневековой Руси М.А.Дьяконова, он писал Перетцу:«[...] мне было бы совершенно невозможно оставить теперь Академию; ее учреждения нуждаются в особой заботливости; на мне так или иначе лежит библиотека. Знаете ли Вы о кончине Михаила Александровича? Нас здесь убывает, а дело остается с» ветственным. Вот по всем этим основаниям я решил держаться в П[етрогра]де до последней возможности, и при том не разлучаясь с семьей, а нас в семье восемь человек. Где же возможность мобилизовать такую семью?»24.

Прошло чуть более недели, и в начале сентября на Академию и Петроградский университет обрушились новые напасти. Многие коллеги и друзья Шахматова оказались арестованы и среди них непременный секретарь Академии наук С. Ф. Ольденбург. Арест такой фигуры, как Ольденбург, не мог не обратить на себя внимание не только академиков и профессоров. Так, Е.П.Казанович, сотрудница Пушкинского Дома, отметила в своем дневнике, «Записки о виденном и слышанном»: «4/DC Сегодня арестован Ольденбург...

5/IX. Арестованы: Булич, Д.Гримм, Пергамент... Очевидно, их берут в качестве заложников. Ужасно, ужасно!

8/IX. Арестованные еще не выпущены, и вряд ли будут выпущены скоро, хотя за Ольденбурга, например, хлопочет Гринберг, Горький и другие» 25. 3. Г. Гринберг был ответственным сотрудником Наркомпроса, курировавшим университетские дела. Очевидно, ему для информации и был направлен из Университета 6 сентября 1919 г. «список профессоров и преподавателей, арестованных по ордерам Ч. К.», адресованный в «Правление Объединенного Совета научных учреждений и Высших учебных заведений». Среди тринадцати перечисленных ученых только один был не гуманитарием26.

Уже прямо к «Тов. 3. Г. Гринбергу» обратился 9 сентября ректор I Петроградского университета, известнейший специалист в области античной истории и классической филологии, будущий академик С. А. Жебелев. «В настоящее время, - писал ректор, - среди личного состава I Петроградского Университета ряд профессоров и преподавателей, как мною уже было сообщено Вам, находятся под политическим арестом.

Не встречая в соответствующих узаконениях указаний на порядок выдачи вознаграждения арестованным служащим в Советских учреждениях, прошу разъяснения. Сохраняют ли такие лица право на вознаграждение во время состояния под арестом и, если сохраняют, то в каком размере»27. Нам представляется, что сама форма обращения, его академическая обстоятельность, не лишенная доли сарказма, должна была подвигнуть Гринберга к хлопотам не только за Ольденбурга. Естественно, что в хлопоты за Ольден-бурга сразу же включился и Шахматов. Он вновь должен был обратиться к Бонч-Бруевичу. Ко времени написания цитируемого нами письма от 12 сентября, Шахматов и Бонч-Бруевич уже успели вступить в контакт. «От всей души благодарю Вас, - писал Шахматов, - за Ваш отклик на мою просьбу. Но, Вы, конечно, знаете, что распоряжение сов[ета] нар[одных] ком[иссаров] осталось неисполненным, Ольденбург до сих пор не освобожден. Зная деятельность Ольденбурга, его необычайную работоспособность и живость, Вы можете себе представить, как удручающе подействовал его арест на Академию и на ряд ученых учреждений, которых он является или душой или официальным] руководителем. Не думаю, чтобы кому-нибудь было выгодно вносить расстройство в дело русского просвещения, между тем изъятие Ольденбурга ведет к нему неминуемо. Мотив политической борьбы недостаточен: нет среди нас другого, который так неутомимо и открыто работал бы с теперешним правительством, решительно никогда не выступая его противником, принципиальным антагонистом, напротив всегда выискивая пути соглашения. Это подсказывается его горячей любовью к русскому народу и глубоким демократизмом.

Взвесив все обстоятельства, Вы, быть может, найдете справедливым настоять на исполнении постановления правительства, постановления разумного и целесообразного»28. Но даже решения советского правительства местная администрация не спешила исполнять. Университет 18 сентября 1919 г. составляет «Поручительство» на арестованных, первым значится единственный в списке академик, Ольденбург. Среди прочих можно отметить хотя бы такие имена известных уже в то время ученых, как выдающийся лингвист, будущий академик Л. В. Щерба, будущий член-корреспондент, первая в России доктор всеобщей истории, историк европейской средневековой культуры О. А.Добиаш-Рождественская29.

Общие хлопоты возымели свое действие, и большинство арестованных, но не все и не сразу, были освобождены. Казанович фиксирует в своем днев-

нике в записи от 22 сентября 1919 г.: «Из окна трамвая видела Ольденбурга; значит, вчера или сегодня выпущен. Походка человека, на 20 лет состарившегося и разбитого». И далее следует запись, свидетельствующая о том, какова могла оказать судьба арестованных: «23/1Х. Список расстрелянных кадетов. Всего 63 человека. Ужасно!»30. Как хорошо известно, кадетская партия часто называлась профессорской. Нетрудно понять, какое тяжелое впечатление оставляло у представителей академической интеллигенции даже краткое заключение. Так, Ольденбург сразу после освобождения не скрывал своих впечатлений от проведенных в тюрьме днях. Услышанный от него рассказ Казанович занесла в свой дневник 26 сентября: «С[ергея] Ф[едоро-ви]ча хотели посадить в карцер за то, что в книге, присланной ему Карпинским, оказались две открытки, кем-то кому-то писанные; в конце концов матрос, от которого зависела участь С[ергея] Федоровича], смилостивился и решил простить его. Ольд[енбург] сидел на Шпалерной, в одной камере с Д.Гриммом. В общем отношение к ним было корректное. Самым ужасным для заключенных было то, когда из камер вызывали ночью несчастных, обреченных на расстрел. Одного товарища по заключению, имевшего жену и нескольких маленьких детей, С[ергей] Федорович] особенно жалеет и не может забыть; это был молодой человек, очень добрый, ласковый, деликатный и жизнерадостный; его продержали в заключении около 3-х м[еся]цев и на днях расстреляли, и за что же! За то, что на даче у него нашли 2 винтовки»31. Сокамерником Ольденбурга был хороший знакомый и оппонент Шахматова в спорах о взаимоотношениях университета с властями, Д. Д. Гримм32, бывший в начале 10-х годов ректором Петербургского университета. А книгу со злополучными открытками Ольденбургу прислал сам президент Академии наук А П. Карпинский.

Аресты и прочие притеснения становятся вполне обыденным явлением. Через месяц после описанных событий Шахматов уже постфактум узнает об аналогичном несчастье, случившемся с 75-летним А Ф. Кони, также бывшем тогда профессором Петроградского университета. «Только сегодня узнал, - писал ему Шахматов 27 октября 1919 г., - что вы были арестованы на этих днях. Выражаем вам всей семьей нашей искреннее наше сочувствие. Надеемся, что арест не отразился на Вашем здоровье.

Нам живется очень тревожно. Был ночной обыск сначала во всей библиотеке, потом у нас. А на днях нам объявили о необходимости очистить комнаты, выходящие на Неву. Пришлось большую часть книг перетаскать в задние комнаты»33.

Новая зима принесла все ту же тягостную проблему дров, ученый жаловался Д.Н. Ушакову в письме от И января 1920 г.: «Работаю урывками. Много времени отнимают у меня дрова: мне пришлось доставлять их, пилить и колоть - все это в ущерб научным занятиям» 34. К борьбе с холодом власти добавляли ученому дополнительные хлопоты. О новой напасти Шахматов писал

27 января Зеленину: «Мы одно время жили в большой тревоге; нашу квартиру хотели занять войсками; вещи были частью переправлены к соседям. Все это вносило тревогу в нашу жизнь и способствовало разным упущениям и недоделкам» 35. Необходимость каждодневно бороться за выживание отнимала у Шахматова время, которое он предназначал для выполнения своего любимого дела и высокого долга - научной работы. Такое положение его угнетало, и он даже считал необходимым оправдываться перед коллегами. «Тяжело очень живется - вот мое оправдание; - писал Шахматов 1 февраля Перетцу, - в особенности тяжело теперь, когда приходится уделять много времени домашним заботам, точнее носке, пилке и колке дров. Нам стали отпускать не-пиленные дрова - большие клячи, которые приходится дома пилить при помощи всего семейства. Вот это отнимает ежедневно много времени и не дает возможности сколько-нибудь сосредотачиваться на работе; впрочем, теперь и в комнатах температура сильно понизилась и кажется, не поднимается выше 4°; пальцы холодеют и писать трудно»36. Об этих же проблемах, но еще более подробно Шахматов сообщал 21 февраля 1920 г. Зеленину. К потерям товарищей и коллег добавилась и потеря близких родственников: «Получил оба Ваши письма. Засиделся с ответом, так как у меня как раз случилось большое горе: скончалась, по-видимому, от сыпного тифа сестра моя. Обе сестры живут в последнее время с нами. Раньше, в декабре, я лишился своей тети-матери, правда, глубокой старушки. Но бодрой и сильной. И тетю, и сестру сломили тяжелые условия, в которых приходится жить. Топить комнаты мы не можем; дров хватает только на кухню и на комнату рядом с кухней; в остальных комнатах температура держится на 3-4°. Радуюсь и этому; во многих квартирах температура пала ниже 0°. Теперь все-таки мы ободрились: дело идет к весне. Но что же будет дальше? Неужели опять повторится такая же зима? Заниматься очень трудно; одно время я совсем было отбился от работы за ноской, колкой, пилкой дров и другими хозяйственными заботами. Теперь я на положении больного (у меня кашель и насморк), пришлось, или лучше удалось временно заменить себя - и я несколько вздохнул. Сижу над составлением синтаксиса литературной речи»37. Надо полагать, что именно в эти дни Шахматов получил письмо Соболевского, отправленное ему 28 февраля 1920 г., в очередной раз подтверждавшее полную беззащитность людей интеллигентных профессий перед непредсказуемыми действиями властей. «Только что, - писал Соболевский, - виделся с Бор. М. Соколовым. На днях лишь выпущен из Бутырской тюрьмы. Просидел месяц, а не допрашивали. Очевидно, наказали за какой-то грешок»38. Шахматов еще со студенческой скамьи следил за работой братьев-близнецов Бориса и Юрия Соколовых, способствуя опубликованию их работ. За год до описанных Соболевским событий, в конце февраля 1919 г. рекомендация Шахматова оказалась основой для получения Соколовым места профессора в Саратовском университете39.

Зимой 1919-1920 гг. Шахматову старался оказывать помощь каким-либо продовольствием из более благополучной в этом отношении Самары Перетц. В письме Истрину от 12 января 1920 г. он подробно описывал свои возможности и условия отправки посылок; «Как получил Ваше письмо, послал Вам, что мог хлеб. И тогда же уведомил Вас, как и раньше писал Ал[ексею] Александровичу (Шахматову.-М. Р.),-что смогу посылать Вам нечто при условии, если Вы и Е[вгения] С[амсоновна] вышлете ящичек со вложением обшивки (какой-нибудь материи) и веревки. Здесь этого нет. Можно посылать: сухари, лапшу. Сало, крупы и муки - нельзя, отбирают или выбрасывают на почте из ящика; а если кто пропрет обманом и попадается - того в чрезвычайку»

В апреле 1920 г. во время болезни Перетц поручил организовать посылку своей ученице С.А.Щегловой, которая и сообщала Шахматову 19 апреля 1920 г.: «Так как наши продовольственные карточки уже использованы для посылок, то по нашей просьбе отправляет Вам сухари студент Владимир Александрович Серафимов»41. Заметим попутно, что Соболевский, очень внимательно следивший и тщательно фиксировавший в письмах своим коллегам московские цены на основные продукты, посылки с сухарями считал не очень практичными и сам их получать не любил. Тому же Перетцу он объяснял 3 июля 1920 г.: «Гонорар я принимаю лапшою или кишмишем, или - если не грязна - шептал ю. Сухарей много гибнет в продолжительном] пути от плесени» 42.

Введение специальных продовольственных пайков для научных работников несколько облегчило жизнь Шахматова, но с их появлением у ученого возникали и новые тревоги, и новые проблемы. В уже упоминавшемся письме Зеленину он отмечал: «Сильно поддержали нашу братию ученые пайки, о которых Вы, может быть, читали. Но теперь идет агитация против этих пайков, и мы не знаем, уцелеют ли они»43. И о том же через неделю 27 февраля - в письме Перетцу: «Как Вы знаете, наше положение сильно улучшилось благодаря ученому пайку - особенно положение малосемейных; но с другой стороны, возросли все цены»44. Зима 1920 г. оказалась не только последней, но и самой тяжелой в жизни Шахматова. Его большая семья потеряла двух своих членов, а также взятого ученым незадолго до этого в семью одинокого курьера Илью45.

Наступившая весна не оправдала тех надежд, которые возлагал на ее наступление Шахматов, его самочувствие не улучшилось. Ему уже не хватает сил для того, чтобы чаще навещать близких ему людей. «Как давно, - писал Шахматов Кони 10 мая 1920 г., - я не был у Вас и не видел Вас! - Чувствую такую физическую и моральную придавленность, что совсем теряю энергию» 46. У Шахматова уже не было сил принять очень выгодное предложение саратовских коллег Н.КПиксанова и Б.М.Соколова, стремившихся ему помочь и приглашавших приехать уже в июне. Пиксанов писал 1 июня 1920 г. от имени всего факультета: «[...]мы рады были бы прослушать любой из Ва-

ших курсов (историки наши, например, высказывались за курс по летописям). [...] Нам думалось, что Вы могли бы соединить свой приезд в Саратов с заездом к себе на родину. О Вашем же испомещении и продовольством в Саратове мы уж позаботились бы»47.

Летом Шахматов лично руководит спасением и перевозкой ряда книжных собраний в Библиотеку Академии наук. В начале августа консилиум врачей обнаружил у ученого заболевание, требующее операции48. Через несколько дней после операции Шахматов скончался.

После кончины Шахматова много будет сказано о нем и о его роли в науке и общественной жизни на заседаниях его памяти в разных городах страны, будут и некрологи, и уже упоминавшийся нами специальный выпуск Известий ОРЯС. Но нам хотелось бы обратиться к тем документам, которые содержат самую первую, зачастую очень эмоциональную, реакцию на случившееся событие. Далее мы предоставляем слово дневнику Казанович, ежедневные записи которой, полные опасений, надежд и горьких сетований, посвящены только событиям, связанным с болезнью, операцией и кончиной Шахматова. Итак: «11/УШ. Сегодня Шахматова свезли в хирургическую клинику; кажется, у него заворот кишок и в 11 часов Оппель должен был делать ему операцию. До 4-х часов результат не был известен; все в тревоге.

12/\ТИ. Операция сошла благополучно. Н. А. Шахматова уехала в больницу в 9 часов утра и к 4-м еще не вернулась.

14/УШ. Положение Шахматова, по словам Истрина, пока не внушает серьезных опасений, поскольку так можно говорить обо всех, ныне оперируемых. У него было внедрение кишок, вырезана какая-то опухоль, и, как говорят, вырезана чисто, так что распространения ее дальше можно не ожидать; температура слегка повышена, что доктора объясняют последствием всякой операции, сердце работает правильно. Многих осторожных людей, однако, эта опухоль заставляет сильно тревожиться. Да и сам Оппель не всем внушает доверие, очень хвалят Грекова, делавшего операцию Зиновьеву.

16/УШ. Кончено. Сегодня в 4 часа утра Шахматов скончался. Единственный и лучший представитель современной русской науки в ее целом и редкий человек ушел из жизни. Это одна из тех смертей, с которой нельзя помириться и которой нельзя простить виновникам ее. Несчастная семья, бедные дети!..

18/VIII. Мысль о покойном ни на минуту не оставляет меня. Даже ночью вижу его во сне.

Шахматов бьш одним из тех немногих людей, которые стараются и в жизни, и во внимании их окружающих занимать как можно меньше места, и только смерть их раскрывает ту огромную пустоту, которую они после себя оставляют и которая как-то вдруг воспринимается всеми, с ними так или иначе соприкасавшимися. У Шахматова не было внешних друзей, п[отому] ч[то] жизнь его протекала скромно и уединенно от всех в очень несчастно сложившейся семейной обстановке; но зато были люди, его глубоко, почти

благоговейно, любившие, и совсем не было таких, которые могли бы сказать об нем дурное слово, испытать в отношении к нему дурное чувство, так велика была нравственная чистота его и душевная глубина, которая невольно влияла на всех. Его скромность, его застенчивость, почти стыдливость, соединенная с сердечной добротой, готовность пойти навстречу всякому, в нем нуждающемуся, его прямота, вместе с тем, и высокая честность, исключающие всякую фальшь в обращении с кем бы то ни было, пробуждали чувства особенной нежности, бережливости и неподдельного уважения к нему во всех; у него не могло быть, я думаю, врагов ни тайных, ни явных»49.

Коллеги и друзья Шахматова, по разным причинам не имевшие возможности почтить память покойного своим присутствием на похоронах, откликнулись на его смерть письмами Истрину, находившемуся, как мы видим, в центре событий. Академик Н. К Никольский писал ему 18 августа 1920 г.: «Печальную весть, глубоко взволновавшую меня, я получил поздно вечером 16 августа. Всю ночь я провел без сна, вспоминая о дорогом, так безвременно почившем, Алексее Александровиче и об его беспримерных научных заслугах. Его кончину - в связи с этими заслугами я оцениваю - как безумное убийство, совершенное на глазах у всех. Но не стану усиливать наше горе тяжелыми мыслями. Они не вернут к жизни того, кому и я столь много лично обязан...» И далее: «Температура моя пока еще не понизилась, и я не имею даже утешения в надежде присутствовать при последних проводах Алексея Александровича, назначенных, как я узнал, на завтрашний день (20 августа). Вам, надеюсь, излишне мне описывать то мрачное и угнетенное состояние, в котором я в настоящее время поэтому нахожусь»50.

Еще более эмоционально выраженной была реакция Перетца, продолжавшего жить и работать в Самаре. Его письмо Истрину от 6 сентября 1920 г. вполне можно охарактеризовать как крик души. «Вернувшись в город из двухнедельной отлучки, - писал Перетц, - я застал Вашу открытку и письмо А. Ив. Соболевского о смерти Алексея Александровича. Это известие поразило меня, как неожиданный удар грома. Я знал, как тяжело жилось А[лексею] Александровичу], знал, с каким терпением и упорством среди невероятных трудностей жизни он работал весь последний год. Но не ждал, что смерть стоит у его порога: мысль не обращалась к этому печальному исходу; все верилось как-то, что он - превозможет житейские невзгоды и выйдет победителем из борьбы с ними. Судьба судила иначе. Отделение осиротело. Кто будет его председателем? [...] На кого падет библиотека? Кто довершит многочисленные и драгоценные работы Александра] Александровича] по синтаксису, по летописям, по другим вопросам, интересовавшим его? Умереть в разгаре творческой работы, в годы, когда европейский ученый только начинает подводить итоги работ!

Как безжалостна наша жизнь, наше время, как безумно расточительно оно, давая гибнуть таким ученым! ... И таким праведникам. Не потому гово-

рю так, что был близок к покойному и любил его, а потому, что вряд ли кто-ниб[удь] встречал другого, кого можно было бы назвать более этим словом. Я всегда бесконечно изумлялся его удивительному дару делать жизнь всем, кто с ним соприкасался - легче. И едва ли у него были враги - а это в нашей юдоли великое чудо.

А бессмысленная смерть сделала свое дело...

Придя в себя от удара, я в буквальном смысле плакал - от сознания бессилия исправить непоправимую потерю и от обиды за гибель такого человека. Шахматов - и «умер от истощения»: это - самый суровый приговор тем, кто допустил такое преступление против культуры и науки. Руки опускаются. Нет сил больше писать и думать. Мы все страшно угнетены.

12-го в заседании] Истор[ико]-Филол[огического] Общ[ества] будем поминать Александра] Александровича] - бередить сердце; - но никакими словами не высказать то, что доставила (так в ркп. - М.Р.) нас, меня и моих учеников, пережить эта ужасная гибель. Ведь мы все жили мыслью - вернуться в Питер и снова быть с ним.

Передайте сотоварищам по Отделению, что мы все присоединяемся к общему горю»51.

Одним из существенных моментов всех трех документов является присутствие в них прямого осуждения властей. Казанович писала, что смерть Шахматова «нельзя простить виновникам ее»; Никольский оценивал этот факт «как безумное убийство, совершенное на глазах у всех»; Перетц считал, что одна из основных причин трагического исхода операции - смерть «от истощения» - «самый суровый приговор тем, кто допустил такое преступление против культуры и науки». Можно смело предположить, что подобное мнение разделялось большинством друзей и коллег Шахматова, знавших, в каких экстремальных моральных и физических условиях ученый жил последние годы. Но по условиям существования в то время в печатных материалах данные выводы появиться не могли.

После кончины Шахматова его коллеги в своем стремлении материально поддержать семью покойного были вынуждены обратиться к тем, кого они считали виновниками смерти ученого. В этих хлопотах главную роль играл В. И. Срезневский, ближайший помощник Шахматова по работе в Библиотеке Академии наук. У Срезневского, как и у Шахматова, были собственные отношения с Бонч-Бруевичем, поставлявшим до 1917 г. на хранение в библиотеку нелегальные материалы РСДРП (б), от чего у обоих ученых возникали неприятности с властями52. Для передачи прошения была выбрана Казанович, совершенно естественно, что она описала все связанное с этим событием в дневнике. Итак, 24 августа 1920 г. у нее появился «Срезневский, с письмом к Бонч-Бруевичу о сохранении пайка Шахматовым. Очень рада. Во-первых, косвенно помогу семейству А[лексея] Александровича], а во-вторых - увижу Кремль хоть таким путем»53. В описании визита к управляющему делами

Совнаркома, Бонч-Бруевичу, не могло не сказаться убеждение в том, что именно власти - главные виновники безвременной кончины Шахматова. Запись от 28 августа: «Толстый, разжиревший, с одутловатым лицом, на котором напечатлены интересы чувственной жизни, несмотря на объемистые исследования из области жизни духовной. Принял меня стоя, письма Срезневского почти не прочел, пожелав узнать суть его из моих слов, и затем сказал только быстро, что сделает все, что будет можно»54. Положительная реакция действительно последовала незамедлительно, и уже 1 сентября 1920 г. Казано-вич делает следующую запись в дневнике: «Срезневский говорит, со слов Б[онч]-Б[руевича], что Ленин схватился в ужасе за голову, когда услышал, что Шахматов сам таскал на лестницу и колол дрова»55. Именно то, что было самым тяжелым испытанием, лишало его возможности работать, больше всего отравляло его бьгг, заставляя ученого с ужасом думать о грядущей зиме задолго до ее наступления, произвело и на вождя новой власти самое сильное впечатление, но это уже были сожаления о безвозвратной утрате.

Примечания

1 Известия ОРЯС. Т. XXV. Пг., 1922.

2 Робинсон М. А., Сазонова Л И. О судьбе гуманитарной науки в 20-е годы по письмам

B. Н. Перетца М. Н. Сперанскому // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. XLVÜI. С. 460.

3 РГАЛИ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 984. Л. 32 об.

4 ИРЛИ. Ф. 359. №527. Л. 7.

6 ИРЛИ.Ф. 62. Оп. З.Д. 518.Л.8.

7 ПФАРАН. Ф. 9. Оп. 1.Д. 946. Л. 2, 3.

8 ПФАРАН. Ф. 134. Оп. 1. Д. 437. Л. 2; Там же. Оп. З.Д. 165, Л. 1; РГБ. Ф. 369. К. 366. Д. 42. Л. 1; РГАЛИ. Ф. 318. Оп. 1.Д. 543. Л. 1.

9 РГАЛИ. Ф. 318. Оп. 1. Д. 543^ Л. 1.

10 Робинсон М.А. А.А.Шахматов и молодые ученые / Русская речь. № 5. 1989.

11 РГБ. Ф. 369. К. 366. Д. 38. Л. 17.

12 Там же. Ф. 326. К. 366. Д. 38. Л. 32.

13 Там же. Л. 34.

14 РГАЛИ. Ф. 449. Оп. 1. Д. 558. Л. 1 -1 об.

15 ПФАРАН. Ф. 208. Оп. З.Д. 652 Л. 23.

16 ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 14. Д. 1. Л. 214.

17 РГАЛИ. Ф. 1277. Оп. 1. Д. 91. Л. 37.

18 ПФ АРАН. Ф. 113. Оп. 2. Д. 328. Л. 8-8 об.

19 Там же. Ф. 849. Оп. З.Д. 457. Л. 7-7 об.

20 ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 14. Д. 1. Л. 203.

21 АРАН. Ф. 518. Он. 3 Д. 1829. Л. 26.

22 ИРЛИ. Ф. 141. Д/80.Л. 1.

23 Там же. Ф. 134. Оп. 14. Д. 1. Л. 236.

24 РГАЛИ. Ф. 1277. Оп. 1.Д. 91. Л. 37-37 об.

25 РНБ. Ф. 326. Д. 20. С. 26.

26 Центральный государственный архив С.-Петербурга (далее - ЦГА СПб). Ф. 7240. Оп. 14. Д. 127.

28 РГБ. Ф. 369. К. 366. Д. 38. Л. 36.

29 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 127.

30 РНБ. Ф. 326. Д. 20. С.28.

31 Там же. С.29.

32 Робинсон М. А. А. А. Шахматов и студенческие волнения в Петербургском университете в 1911 году Ц Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1971. T. XXX. Вып. 2. С. 151-157.

33 ИРЛИ. Ф. 134. On. 14. Д. 1. Л. 240.

34 АРАН. Ф. 502. Оп. 4. Д. 42. Л. 63.

35 ПФ АРАН. Ф. 849. Оп. 3. Д. 457. Л. 10. 34 РГАЛИ. Ф. 1277. On. 1. Д. 91. Л. 45.

37 ПФ АРАН. Ф. 849. Оп. 3. Д. 457 Л. 11.

38 Там же. Ф. 134. Оп. 3. Д. 1429. Л. 58 об.

39 Там же. Д. 1170. Л. 5 об.-б.

40 ПФ АРАН. Ф. 332. Оп. 2. Д. 118. Л. 12-13.

41 Там же. Ф. 134. Оп. 3. Д. 1725. Л. 3.

42 РГАЛИ. Ф. 1277. On. 1. Д. 78 Л. 42.

43 ПФ АРАН. Ф. 849. Оп. 3. Д. 457. Л. 11.

44 РГАЛИ. Ф. 1277. On. 1. Д. 91. Л. 46.

45 Макаров В. И. А. А. Шахматов. M., 1981. С. 144.

46 ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 14. Д. 1. Л. 247.

41 ПФ АРАН. Ф. 134. Оп. 3. Д. 1170. Л. 1 -2.

48 Макаров В. И. А. А. Шахматов... С. 145.

49 РНБ. Ф. 326. Д. 18. С. 66-68.

50 ПФ АРАН. Ф. 332. Оп. 2. Д. 109. Л. 13.

51 Там же. Д. 118. Л. 32-33 об.

52 Робинсон М.А. А. А. Шахматов и обыск в библиотеке Академии наук в 1910 году Ц Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1974. Т. 33. № 2. С. 107-113.

53 РНБ. Ф. 326. Д. 18. С. 72.

54 Там же. С. 74.

ШАХМАТОВ Алексей Александрович (1864-1920)

шахматов филолог биография

Выдающийся российский филолог, историк, педагог, исследователь русских летописей А.А. Шахматов родился 5 (17) июня 1864 года в Нарве (ныне - Эстония) в дворянской семье. В семье царили любовь и взаимопонимание. Мать Алеши, Мария Федоровна, с детства увлеченно изучала европейские языки: она унаследовала от отца недюжинные лингвистические способности. Впоследствии Мария Федоровна не только не изменила своей привязанности к филологии, но и продолжала изучать новые языки. У своего родственника по мужу А.В. Трирогова, окончившего факультет восточных языков в Петербурге, она брала уроки турецкого языка. Отец будущего ученого, Александр Алексеевич, получив высшее юридическое образование, служил в должности младшего помощника секретаря Сената, а затем коллежского асессора в Министерстве юстиции. Во время севастопольской кампании 1856 года его зачислили ординарцем к начальнику саратовского ополчения, но вскоре по собственной просьбе перевели в действующую часть, где в чине штабс-капитана он принял командование ротой. По расформировании ополчения в 1857 году А.А. Шахматова назначили прокурором в Смоленск, а спустя три года ему предоставили ту же должность в Пензе. Здесь 8 января 1861 года он женился на Марии Федоровне. Купив небольшое имение в Воронежской губернии, либерально настроенный прокурор А.А. Шахматов принимал активное участие в судьбе крестьян.

В этот воронежский период жизни Шахматовых появляется в их семье Алеша. Местом его рождения была Нарва, куда незадолго до этого события поехала погостить к тете Мария Федоровна. Первые годы жизни мальчика проходят в частых переездах родителей: в 1865 году - Харьков, в 1866 году - Москва, в 1867-м - снова Харьков, куда А.А. Шахматова-старшего назначают прокурором судебной палаты. Таких постов на всю Россию было всего три, и под опеку Шахматова попадало сразу шесть губерний. В предчувствии частых служебных отъездов мужа Мария Федоровна с детьми - Алешей и старшей дочерью Женей - уезжает в село Губаревку Саратовской губернии - на родину родителей мужа, в имение его брата Алексея Алексеевича Шахматова. В 1868 году Шахматова-старшего жалуют в сенаторы, назначают председателем Одесской судебной палаты. Скоро в Одессе о тайном советнике Шахматове начинают говорить как о благородном и неподкупном вершителе правосудия. И никто не подозревал, что семью подстерегает беда. Здоровье Марии Федоровны резко пошатнулось, а после приезда в Одессу, оно стало ухудшаться еще быстрее. В конце апреля 1870 года побывавший в городе проездом известный врач Н.И. Пирогов выносит приговор - чахотка, найдя состояние больной безнадежным. К несчастью, знаменитый хирург не ошибся. 3 мая, не дожив и до 32 лет, Мария Федоровна умерла. Но за одним горем не медлит прийти другое. В ночь с 21-го на 22-е января 1871 года от аневризма сердца скончался председатель Одесской судебной палаты, сенатор, тайный советник А.А. Шахматов.

Осиротевших детей - восьмилетнюю Женю, трехлетнюю Олю и шестилетнего Алешу - забирает к себе в Губаревку дядя Алексей Алексеевич. К счастью для детей, их и здесь окружает та же шахматовская атмосфера взаимной привязанности и жажды духовного развития. Алексей Алексеевич занимается музыкой, сам сочиняет романсы и с приездом племянников пишет для них шуточные музыкальные пьески. Французский, английский, немецкий и латинский языки детям преподает тетя, Ольга Николаевна, полюбившая детей преданной, материнской любовью.

В феврале 1875 года Алеша Шахматов поступает в Московскую частную гимназию Ф.И. Креймана. Но там он пробыл совсем недолго. Заболевшего корью, истосковавшегося по дому мальчика уже в мае возвращают в Губаревку. Вдали от дома А. Шахматов в течение всей жизни чувствовал себя неуютно и подавленно. "Я вообще люблю,- признается он в 14 лет,- всякое семейство, люблю семейную, блаженную гармонию, обожаю начала, на которых зиждется семья..." В Губаревке продолжается его домашнее обучение. Он знакомится с классической русской литературой - произведениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Много времени 11-летний Алексей Шахматов проводит в классной комнате, окруженный книгами по русской истории, работает над собственными "Посланиями по истории", ведь он твердо решил стать историком! Летом 1876 года, взяв с собой Алешу, А.А. Шахматов уезжает для лечения за границу. В Мюнхене мальчик посещает Королевскую библиотеку, а переехав с дядей в Лейпциг, 12-летний Алеша уже на следующее утро спешит в Университетскую библиотеку, и вскоре поступает учиться в одну из лейпцигских гимназий. Здесь он считает, что ему непременно нужно быть учеником, достойным своего российского происхождения! И мальчик из русской деревни, становится лучшим учеником класса. Увлечение историей у юного А. Шахматова не угасает. Письмо сестре Жене от 21 сентября 1876 года мальчик начинает категоричным предупреждением: "Мое письмо будет серьезным и отнюдь не может быть пренебреженным..." В начале 1877 года у А. Шахматова зарождается привязанность к словесности. В январском письме домой он признается уже: "История и, в особенности, словесность имеют прелесть для меня".

Гимназия Креймана, куда вернулся А. Шахматов, с ее невысоким уровнем преподавания, уже не могла удовлетворить мальчика. В январе 1879 года он перешел в Московскую 4-ю гимназию, где продолжает изучение истории и словесности. В собирании, систематизации и описании слов Алексей Шахматов видит теперь одну из основных своих научных целей. Увлечение языком перерастает у мальчика в страсть. Он принимается за изучение работ русских филологов. Особо сильное впечатление производит на него книга выдающегося лингвиста середины XIX века Ф.И. Буслаева "О преподавании отечественного языка" (1844). Теперь гимназист много времени отдает поискам книг по филологии, стремясь создать свою научную библиотеку. Чтобы купить нужную книгу, мальчику иногда приходится продавать почти за бесценок что-нибудь из своего гардероба. Гимназическая жизнь почти не интересует мальчика.

Юный А. Шахматов решает приняться за собственное исследование о происхождении слов. Законченный на одном дыхании труд А. Шахматов показывает учителю английского языка Ходжетцу; он находит сочинение гимназиста весьма оригинальным и решает познакомить его автора с доктором истории всеобщей литературы Московского университета Н.И. Стороженко. Тот после беседы с гимназистом передает сочинение Шахматова доктору сравнительного языковедения В.Ф. Миллеру. Пораженный серьезностью работы, В.Ф. Миллер, возвращая ее Стороженко, восклицает: "И вы думаете, что все это написал мальчик? Никогда! Откуда это заимствовано, определить не могу, но даже двадцатипятилетний человек, уже кончивший университетский курс, и тот так не напишет..." Устроив А. Шахматову серьезный экзамен по славянским, санскриту и ряду других языков и получив блестящие ответы, В.Ф. Миллер убеждает юношу непременно писать и при этом обещает содействие в публикации его трудов. Гимназист поражен предложением сурового профессора, но наотрез отказывается, так как не может печатать незрелые работы! Лето 1879 года, по окончании 4-го класса, А. Шахматов проводит в работе: изучает славянские языки, много читает на санскрите. В.Ф. Миллер советует ему тщательное изучить язык только что переизданного произведения Нестора "Житие Феодосия" и сравнить этот язык со старославянским - письменным языком южных славян IX-XI веков, а также современными славянскими языками. Шахматов принимается за подготовку к изучению рукописи: штудирует греческую и латинскую фонетику. В сентябре, взяв с собой рекомендательное письмо от Н.И. Стороженко, он отправляется к доктору сравнительного языковедения Московского университета Филиппу Федоровичу Фортунатову, который встретил впервые переступившего порог его дома гимназиста как человека давно и хорошо знакомого. Одобрив совет Миллера, Ф.Ф. Фортунатов рекомендует гостю начать систематическое сравнение греческой фонетики не только с фонетикой старославянской и латинской, но и санскритской.

И гимназист Шахматов стал не просто учеником, но и сотрудником известных ученых. Для Ф.Ф. Фортунатова он наводил необходимые справки в архивах, в письмах к И.В. Ягичу сообщал свои наблюдения над языком и графикой рукописных текстов. Один В.Ф. Миллер не хотел видеть в нем одаренного ребенка, но скоро и ему пришлось убедиться в этом. Через несколько лет, вспоминая о первой встрече с гимназистом А. Шахматовым, Филипп Федорович скажет, что был просто поражен его познаниями. С доктором наук говорил не подающий надежды гимназист, а юноша, чьи знания в области лингвистики делают честь и зрелому человеку. Уже через месяц А. Шахматов заканчивает выполнение рекомендаций Ф.Ф. Фортунатова сочинением по греческой фонетике и принимается за поиски текста "Жития Феодосия". Найдя его в книжном собрании Румянцевского музея, он приступает к переписыванию памятника. Шахматов изучает не только издание "Жития Феодосия", появившееся в России в 1879 году. Он решает сопоставить это издание с рукописным оригиналом, чтобы избежать повторения допущенных при публикации памятника опечаток, если они есть. Вскоре в ученых кругах начинают поговаривать о том, что издание "Жития Феодосия" имеет много неточностей и что будто бы (в это трудно поверить) к такому выводу пришел какой-то мальчик. Все проясняется, когда в 1881 году в берлинском журнале "Архив славянской филологии" 17-летний гимназист А. Шахматов публикует свою первую научную работу "К критике древнерусских текстов (о языке "Жития Феодосия")". Именно он сумел увидеть то, чего не разглядели маститые ученые - Шахматов обнаружил более 600 случаев отступления от оригинала в печатной копии!

К этому же времени относится знакомство гимназиста с доктором римской словесности, профессором Московского университета Федором Евгеньевичем Коршем, который слыл в ученых кругах не только знатоком античной литературы. Его современников поражало свободное владение ученым всеми славянскими языками, английским, французским, немецким, датским, турецким, арабским, персидским, греческим, албанским, а также латинским, древнегреческим, древнееврейским, санскритом. Ф.Е. Корш к тому же писал стихи на русском, украинском, санскрите, греческом, латинском языках, занимался переводами русских поэтов на украинский, латинский, древнегреческий. В 1882 году знания Шахматова были уже настолько обширны, что он не побоялся выступить оппонентом на защите магистерской диссертации А.И. Соболевским, посвященной исследованиям в области русской грамматики. Возражения гимназиста были так серьезны и его мнение по спорным вопросам аргументировано так убедительно, что юному исследователю предложили опубликовать эти материалы. В напряженном труде быстро пробежали последние гимназические месяцы, и весной 1883 года среди памятных досок гимназии появляется еще одна: "Шахматов Алексей. С серебряной медалью". Уже к этому времени Шахматов был известен в ученых кругах не только Москвы, но и Петербурга, его иногда называли мальчиком-легендой.

Осенью 1883 года, он становится студентом историко-филологического факультета Московского университета и получает возможность целенаправленно работать под руководством знаменитых ученых-филологов, которыми в тот период славилось на весь мир это учебное заведение: Ф.Е Корша, Н.С. Тихонравова, Н.И. Стороженко, Ф.Ф. Фортунатова. Спустя всего месяц после прихода в университет в качестве студента, А. Шахматов приступает к исследованию новгородских грамот XIII-XIV столетий. Заслугой студента А. Шахматова является не только блестящий лингвистический анализ новгородских материалов, но и первая публикация найденных им в архиве Министерства иностранных дел двадцати грамот. Начинающий ученый внес в эти публикации немало ценных уточнений, снабдив свои поправки палеографическим описанием и лингвистическими примечаниями. За этот большой и ценный труд по ходатайству известного профессора И.В. Ягича студент-первокурсник был премирован. И всю до последней копейки пожалованную ему университетом премию в 200 рублей студент Шахматов тратит на поездку в далекую Олонецкую губернию, посвятив ей первые летние студенческие каникулы. Едет он туда не для отдыха, там напряженная работа приводит его к открытию двух резко отличных друг от друга говоров.

Весной 1887 года А. Шахматов защитил диссертацию на тему "О долготе и ударении в общеславянском языке", после чего Совет Московского университета, отмечая блестящие способности выпускника и ценность его научного исследования, не только присвоил ему звание кандидата, но и по рекомендации Ф.Ф. Фортунатова и Ф.Е. Корша решил оставить выдающегося выпускника при университете для приготовления к профессорскому званию. По традиции, соискателю профессорского звания поручается чтение пробных лекций на историко-филологическом факультете университета. Шахматов, не задумываясь, избирает темой лекции анализ состава "Повести временных лет". Молодой лектор читал свою первую лекцию увлеченно, связывая научные факты в стройную, логичную систему, хорошо аргументируя их. Успех пробных лекций окончательно определяет решение Московского университета с осени 1890 года оставить Шахматова в должности приват-доцента и предложить ему курс лекций по русскому языку.

Однако в науку вмешалась личная жизнь и размышления о хлебе насущном: жалованье в 160 рублей в год, выдаваемое к тому же не очень аккуратно, не могло обеспечить существования даже ребенка. Материальная необеспеченность приват-доцента принуждала А.А. Шахматова покинуть университет и Москву еще в сентябре 1890 году, но его удержали, помогли получить дополнительные уроки сразу в двух гимназиях, и хотя его материальное положение несколько поправилось, отчаяние не прошло. С потерей Ф.Е. Корша, летом 1890 года уехавшего с семьей в Одессу, слабеет привязанность Шахматова к Московскому университету. Борясь с нарастающей апатией, впечатлительный Шахматов собирает все свои душевные силы, чтобы завершить лекционный курс, и ему едва это удается. В декабре 1890 года А.А. Шахматов сообщает И.В. Ягичу о принятом им решении: "Я не буду читать в Университете, пока не приобрету ученых степеней магистра и доктора - это искус, которому должен был бы подвергаться всякий, желающий удостоиться высокой чести (теперь стоящей дешево и низко!) читать в университете".

С лета 1891 года в соответствии с указом правительства в русской деревне с целью водворить и охранить порядок в сельской жизни вводится особая должность земского начальника. По замыслу законодателей земский начальник должен стать ближайшим советником населения, печься о его нуждах. А.А. Шахматова увлекает эта идея. Он живо представляет себя среди крестьян родного Саратовского края в роли своеобразного опекуна. В начале января 1891 года, покинув Москву, друзей, расставшись с Ф.Ф. Фортунатовым, Шахматов уезжает в Саратов, чтобы начать подготовку к новой должности. В Саратове Шахматов вскоре избирается в уездное земское собрание в качестве земского начальника деревни Губаревка Вязовской волости. Ему хочется поскорее изучить право, судопроизводство, вникнуть в состояние местного просвещения и сельского хозяйства. Однако в письме к Ф.Ф. Фортунатову Шахматов дал обещание непременно написать и защитить магистерскую диссертацию. Несмотря на огромную занятость земскими делами, он все же нашел в себе силы начать в 1892 году в Губаревке работу над нею, и уже год спустя фактически завершить ее. Но, видя, как земский начальник фактически превратился в полицейского, и сознавая крушение своих иллюзий и надежд на помощь крестьянству, А.А. Шахматов решает оставить земскую службу. Диплом доктора наук дает ему право вернуться в университет, вновь заниматься наукой. 13 апреля 1893 года неутомимый И.В. Ягич направляет письмо академику А.Ф. Бычкову, в котором сознается, что хочет видеть в Академии человека, который мог бы продолжить более успешно, чем сам он, начатое им дело. "Таким, - резюмирует Ягич, - я считаю только Шахматова". В середине мая А.Ф. Бычков шлет в Губаревку официальное предложение Шахматову принять младшее академическое звание адъюнкта академии.

В мае 1893 года скончался выдающийся русский филолог академик Я.К. Грот. С его смертью фактически останавливается работа над большим, многотомным Словарем современного русского языка, издаваемым Отделением русского языка и словесности Императорской Академии наук с 1889 года. Избирая в свой состав А.А. Шахматова, Отделение русского языка и словесности предполагало именно молодому доктору филологии поручить редактирование Словаря, которого так ждало образованное общество России. В 1894 году Шахматов представил свою работу "Исследование в области русской фонетики" для соискания степени магистра, но историко-филологический факультет за огромный вклад в русскую филологию присудил ему сразу высшую степень - доктора русского языка и словесности. Такого русская филология еще не знала.

По получении известия о своем избрании в адъюнкты Петербургской академии А.А. Шахматов 16 декабря 1894 года прибывает в столицу, а уже на следующий день впервые участвует в заседании своего Отделения и выступает перед коллегами с предложением... о полном изменении программы Словаря. Тщательно проанализировав готовившийся к печати материал, извлеченный из произведений более 100 русских писателей, Шахматов решительно заявляет о его недостаточности. По мнению ученого, Словарь нельзя ограничивать лишь языком писателей, источником Словаря должен стать живой, повседневный русский язык. Появление Шахматова в составе Отделения русского языка и словесности Академии Наук совпадает с возобновлением печатного органа отделения - "Известий отделения русского языка и словесности и т.д.", издававшегося когда-то под редакцией И.И. Срезневского. Не довольствуясь участием в издании, в качестве одного из редакторов, Шахматов становится одним из деятельнейших сотрудников "Известий", редкая книжка которых не заключает в себе какой-нибудь его работы.

Отделение наконец соглашается с шахматовской программой Словаря, и редактор принимается за осуществление своих замыслов, поставив перед собой задачу продолжить печатание Словаря уже с января 1897 года. С приходом первого "академического" лета Шахматов прерывает свою кабинетную работу над Словарем и отправляется, по его словам, "чтобы дать себе отдых", в странствование по Калужской губернии. И вот неизвестный "мужик", какой-то непонятный странник неторопливо обходит пешком одно за другим села губернии, завязывает беседы с поселянами, докучливо, да еще в самый разгар летней страды, просит их спеть народные песни и все что-то пишет, пишет... и при этом платит песеннику деньги. Никто в здешних краях и не подозревает, что странник этот, несмотря на молодость, - известный в мире ученый, адъюнкт Академии наук.

Вернувшись в Петербург, А.А. Шахматов пишет Ф.Ф. Фортунатову: "Чувствую, что теперь буду постоянно ездить по России. Это моя задача и обязанность, в особенности, когда видишь, как гибнут особенности русских говоров". С целью развертывания в России работы по собиранию особенностей местных говоров, Шахматову приходится взяться за составление специальных программ для северорусского и южнорусского наречий, и уже вскоре эти программы рассылаются учителям сельских училищ и школ по всей России. Благодаря такой беспрецедентной активности А.А. Шахматова по созданию Словаря русского языка, к филологии начинают проявлять интерес и люди, стоящие весьма далеко от научных и учебных сфер. Так, в марте 1896 года из города Конотопа в Отделение приходит тетрадь в 60 исписанных страниц, озаглавленная "Материалы для словаря местного наречия Нерчинского края". Автором их оказывается Н.А. Ноневич - начальник конвойной команды одной из станиц под Нерчинском.

Члены Отделения русского языка и словесности приходят к единодушному мнению, что в истории Отделения никогда не было деятеля, который по научной активности и разносторонности интересов мог бы сравниться с А.А. Шахматовым. Поэтому уже в мае 1897 года 32-летний А.А. Шахматов избирается экстраординарным академиком. И как подтверждение справедливости этого решения, появляется на исходе 1897 года первый выпуск Словаря под редакцией А.А. Шахматова. О грандиозности шахматовского предприятия красноречиво говорят даже внешние факты: объем всего второго тома Словаря, включившего в себя 9 вышедших до 1907 года выпусков, составляет 1483 страницы, а размер всех вообще его выпусков более чем в 10 раз превзошел объемистое издание "Словаря церковнославянского и русского языка" 1847 года. По инициативе А.А. Шахматова Академия наук принимается за подготовку к изданию полных собраний сочинений русских писателей. Не проходит и полутора лет с начала деятельности Шахматова в звании экстраординарного академика, а Академия уже возбуждает ходатайство об избрании его в ординарные академики - столь очевидны были его научные достижения. И вот, 4 декабря 1898 года на Общем собрании Петербургской Академии наук ученый единодушно избирается ординарным академиком. Старшие его коллеги не помнят другого случая в XIX веке, чтобы в составе академиков был такой молодой ученый! Позднее Шахматов становится членом Сербской Академии наук (1904), доктором философии Пражского университета (1909), доктором философии Берлинского университета (1910), членом-корреспондентом Краковской Академии наук (1910) и др.

В 1899 году академика назначают директором I (русского) отделения Библиотеки Академии наук. До прихода Шахматова в течение многих лет посетителей Библиотеки Академии наук неизменно встречала табличка на дверях, извещавшая о том, что библиотека закрыта для посторонних в связи с ее реорганизацией. Новый директор сразу же устраняет привилегии в пользовании ее фондами. Теперь в Академическую библиотеку спешат не только ученые, но и преподаватели гимназий и даже студенты. Шахматов добивается открытия при библиотеке специального читального зала для учащейся молодежи. Видя, как тесно становится теперь в помещении библиотеки, он отдает свой директорский кабинет для выдачи книг на дом, и теперь, встречая кого-либо из своих коллег по академии, ученому ничего не остается, как вести с ними деловые разговоры в проходе между книжными шкафами. По инициативе ученого в библиотеке создаются новые отделы: картографический, иконографический, нотный, отдел отчетов и др. Нет отдела, в деятельность которого Шахматов не внес бы части своих забот. Но ни с чем не сравнимое внимание оказывает директор библиотеки рукописям. Благодаря такому подходу в 1900 году Шахматову удается добиться создания при библиотеке специального Рукописного отделения.

Разделяя беспокойство русского учительства, Отделение русского языка и словесности в феврале 1904 года принимает решение об образовании под председательством президента Академии специальной комиссии для рассмотрения вопроса о русском правописании. Заместителем председателя и руководителем подкомиссии, в обязанности которой вменяется разработка конкретных предложений по упрощению правописания, назначается академик Ф.Ф. Фортунатов. Об искреннем желании Академии подвергнуть вопрос объективному рассмотрению свидетельствует тщательно продуманный состав комиссии. В нее включается 55 человек, в их числе 16 академиков, 18 представителей высших и средних учебных заведений, 4 представителя педагогических обществ, 9 литераторов (редакторов газет и журналов), 6 представителей министерств и ведомств. Комиссия приглашает в свой состав несколько лиц, заведомо враждебных реформе, дабы добиться объективности в решении. Следует отметить, что и из 16 членов академии однозначно за реформу выступает лишь 6 академиков, среди них Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, Ф.Е. Корш, А.И. Соболевский, остальные же или против, или безразличны к ней. Старания противников реформы оказали существенное влияние на президента Академии. В январе 1905 года князь К.К. Романов пишет Фортунатову: "Коренные преобразования возможны лишь имущим власть провести их. Ни наша подкомиссия, ни комиссия, ни сама Академия наук такой властью не облечены. А потому, предлагая изменение или упрощение правописания, мы должны избежать всякой ломки и излишних затруднений. На этом основании полагаю, что исключение из азбуки букв i и Ђ преждевременно..."

В начале января 1905 года 342 ученых составляют и подписывают "Записку", в которой анализируют современные нужды русской средней и высшей школы, бросая вызов царскому строю. Среди подписавших ее - 16 академиков, в том числе филологи А.А. Шахматов, А.Н. Веселовский, В.В. Радлов, физико-химик Н.Н. Бекетов , ботаник И.П. Бородин, художник И.Е. Репин; 125 профессоров, 201 доцент, преподаватель и ассистент. Президент академии князь Романов, встревоженный выпадом ученых, обвиняет их в том, что они из науки делают орудие политики. Он заявляет, что ученые нарушили закон и возбуждают студенчество к беспорядкам. В ответ А.А. Шахматов направляет князю К.К. Романову письмо. "Мы, - пишет академик, - действительно порицаем правительство: за то, что оно так мало сделало для народного образования, и, несмотря на услуги земства, не сумело до сих пор привить сельскому населению элементарной грамотности; мы порицаем правительство за то, что, приступив к реформе средней школы еще при министре Боголепове, оно до сих пор не разберется в трудах комиссий и комитетов и оставляет школу без твердой программы преподавания; мы порицаем его за то, что оно, давно уже сознав недостатки университетского устава 1884 года, внесшего в высшие учебные заведения наши разложение, не устранило до сих пор ненормальных условий университетского строя. Да, мы порицаем это правительство, и главным образом за то, что оно не сознает своей ответственности перед страной и своих обязанностей перед Верховною властью…"

Через две недели после "Кровавого воскресенья", всколыхнувшего всю Россию, Комитет министров, опасаясь революционизирующего влияния на массы научной и общественно-политической литературы, создает положение, обязывающее Академию наук давать научные отзывы на книги, которые правительство сочтет политически вредными и потому подлежащими уничтожению. И снова не кто иной, как А.А. Шахматов, вступает в бой за жизнь самого ценного для пего изобретения человеческой цивилизации - книги. В письме правительству он пишет: "Уничтожить произведение духовно-умственной деятельности человека, сжечь книгу научного или литературного содержания - есть преступление против пауки, ибо всякое такое сочинение представляет объект научного исследования, беспристрастный суд над которым принадлежит не нам, современникам, а нашим потомкам". После этого письма правительство уже не решалось обращаться к академии с подобными "просьбами".

После "Кровавого воскресенья" академик А.А. Шахматов представлял желательным парламентский путь борьбы, поэтому в 1906 году он дает согласие на избрание его от имени академии и университетов в состав Государственного Совета - высшего органа при царе, в обязанности которого входит рассмотрение законопроектов, утверждение бюджета страны, а также различных судебных постановлений. В годы первой русской революции научая работа Шахматова, по его собственной оценке, идет несколько более вяло. С ноября 1906 года, после смерти академика А.Н. Веселовского, он становится Председателем Отделения русского языка и словесности Императорской (Российской) Академии наук (этот пост он занимал до конца жизни); редактирует последний выпуск второго тома Словаря русского языка; заканчивает подготовку к изданию выпуска "Памятников древнерусской письменности"; применяя сравнительно-исторический метод продолжает работу над исследованием литературной истории "Повести временных лет".

18 октября 1908 года А.А. Шахматов начинает работать в Петербургском университете. В этот день он впервые встречается со студентами. Его вступительная лекция производит на слушателей захватывающее впечатление. Ее автор очерчивает широкий круг стоящих перед лекционным курсом задач. Шахматов подчеркивает, что история языка в состоянии представить картину исторического развития народа, но решить эту задачу можно лишь при тщательных наблюдениях над говорами и памятниками письменности, а также современным живым языком. В 1910 году Шахматов становится профессором Петербургского университета.

Февральская революция 1917 года всколыхнула Россию, стала крутым поворотом к широкой политической свободе. А.А. Шахматов радостно приветствует революцию, ждет обновления России, тяжело переживает бессмысленное кровопролитие на фронтах первой мировой войны. Он полон оптимизма, исполнен надежды на лучшее будущее. "Я предвижу много лишений и неудач для нашей страны, - пишет А.А. Шахматов в апреле 1917 года профессору И.А. Линниченко, - но твердо верю и в близкое торжество правого порядка". Однако первые шаги Временного правительства в области просвещения вызывают не только недоумение, но резко отрицательную реакцию со стороны академика. Министр просвещения кадет А.А. Мануйлов издает приказ об увольнении 11 профессоров Петроградского университета, и тогда А.А. Шахматов, проявляя свое обычное мужество, выступает в защиту изгоняемых профессоров в Совете Университета, хотя хорошо знает, что большинство Совета разделяет правительственную позицию.

Февральская революция возрождает надежды многих деятелей просвещения на завершение начатой в 1904 году академией работы по упрощению русской орфографии. После смерти Ф.Ф. Фортунатова председателем Орфографической комиссии становится академик А.А. Шахматов. С усердием и старанием принимается он за окончательное завершение свода научных рекомендаций по реформе. Но лишь после Октябрьской революции нарком просвещения А.В. Луначарский подписал "Декрет о введении нового правописания", явившегося итогом многолетней работы Орфографической комиссии. Это произошло 23 декабря 1917 года. "В целях обеспечения широким народным массам усвоения русской грамоты, поднятия общего образования и освобождения школы от ненужной и непроизводительной траты времени и труда при изучении правил правописания, предлагается всем, без изъятия, государственным и правительственным учреждениям и школам в кратчайший срок осуществить переход к новому правописанию". Декрет о введении новой орфографии - это финал напряженной борьбы, которую более 13 лет вели передовые люди России. И А.А. Шахматов был одним из активных сторонников осуществления этой реформы.

На предложение в январе 1918 года Советской власти сотрудничать с нею Академия наук сразу же ответила согласием, и вторым, после подписи непременного секретаря академии С.Ф. Ольденбурга, поставил свою подпись академик А.А. Шахматов. "Академия, - говорилось в подписанной учеными резолюции, - всегда готова по требованию жизни и государства приняться за посильную научную теоретическую разработку отдельных задач, выдвигаемых нуждами государственного строительства". После Октябрьской революции перед учеными встала задача разобраться со всем многообразием этнических групп и языков России, определить научные принципы создания алфавитов для бесписьменных языков, выработать сами алфавиты и тем самым дать народам первой в мире Страны Советов величайшие орудия культуры - письменность и грамотность. С этой целью начинает свою деятельность в тесном сотрудничестве с Наркоматом по делам национальностей созданная еще весною 1917 года Комиссия Академии наук по изучению племенного состава населения России. Руководителем Европейского отдела и заместителем председателя комиссии назначается академик А.А. Шахматов. В мае 1918 года Академия наук привлекает его к работе по составлению племенной карты России.

Верный своему долгу русского ученого, А.А. Шахматов весь отдается делам, не оставляя времени на передышку. Кажется, что в послереволюционный период ни одно центральное научное и культурно-просветительное учреждение, ни одно большое начинание академии не обходится без участия в нем академика А.А. Шахматова. В феврале 1918 года он входит в состав Комиссии по разработке предложений в связи с предстоящим 200-летием Академии наук, в апреле его избирают в комиссию для выработки нового устава Пушкинского Дома, в мае он становится представителем от академии в Комитете Публичной библиотеки, в конце октября он один из трех представителей от академии на совещании Совета высших учебных заведений университетского типа, в ноябре участвует в Комиссии по рассмотрению нового Устава Академии наук, в апреле 1919 года становится представителем от академии в коллегии Института истории искусств, в октябре ему поручается временное заведование II отделением Академической библиотеки, а также председательствование в Библиотечной комиссии; с наступлением декабря Общее собрание Академии наук избирает академика своим представителем в комиссию при Книжной палате. И, несмотря на огромную загруженность делами Академии наук, участием в различных комиссиях, А.А. Шахматов находит время для продолжения интенсивной научной работы, продолжает чтение курсов в университете. В 1918-1919 гг. он публикует ряд работ: "Заметки об языке волжских болгар", "Древнейшие судьбы русского племени", подготавливает к печати "Лекции по фонетике старославянского языка" своего учителя и друга Ф.Ф. Фортунатова.

Летом 1919 года Шахматов приступил к написанию огромного труда "Синтаксис русского языка", ставшего выдающимся лингвистическим исследованием. В русской лингвистике до Шахматова не было подобного труда, в котором бы русский синтаксис представал перед читателем в таком разнообразии синтаксических конструкций. Но "Синтаксис русского языка" остался незавершенным. Этот труд А.А. Шахматова оказал значительное влияние на развитие синтаксической теории в России, является до сих пор самым полным и самым глубоким описанием типов простого предложения в русском языке. К сожалению, А.А. Шахматов не успел подготовить к печати и "Очерк современного русского литературного языка", который в 1913 года был издан студенческим издательским комитетом университета, и лишь в 1925-1927 годах, в ознаменование двухсотлетнего юбилея Академии наук, впервые был опубликован по рукописи автора.

Суровая зима 1919-1920 годов стала для А.А. Шахматова последней. В тесных служебных комнатах Академической библиотеки температура нередко стояла на отметке 5 градусов ниже нуля, а в хранилищах мороз достигал 10 градусов. Электричества нет. Каждый вечер дома академика ждет изнуряющая работа: слабеющими от голода и усталости руками он носит на свой третий этаж тяжелые поленья дров, пилит и колет их, чтобы не окоченеть, чтобы продолжать работу, писать. В середине декабря 1919 года в Петрограде умирает ставшая матерью для Шахматова и его сестер тетя Ольга Николаевна Шахматова. 11 февраля, менее чем через два месяца после смерти тети, умирает Ольга Александровна - младшая сестра. Умирает и одинокий курьер Илья, которого Алексей Александрович взял в свою семью. Шахматовы делили с ним все, чем жила в то время семья академика. Алексей Александрович трудно переживает смерть близких людей, он старается подавить в себе чувство горя, уходя целиком в работу. Но одно за другим обрушиваются на него известия о разграблении петроградских библиотек, частных книжных собраний. И это в то время, когда Библиотека Академии наук по крупицам собирает книжные уникумы, скупает книги у петроградцев, организует с этой целью поездки в другие города и даже за границу. А.А. Шахматов лично руководит перевозкой книжных сокровищ из домашних библиотек известных петроградских ученых. Он собственными руками разгружает подводы, переносит на плечах тяжелые тюки с книгами. Это повторяется многие дни...

30 июля 1920 года, когда Алексей Александрович, уже заметно уставший и постаревший, хлопочет над перевозкой библиотеки А.И. Соболевского, это окончательно подрывает его силы. В изнеможении возвращаясь домой после работы, он чувствует, что какая-то властная сила бросает его из стороны в сторону... Через десять дней консилиум хирургов ставит диагноз: инвагинация кишок. Всего несколько часов спустя А.А. Шахматову делают сложную операцию, но и это уже слишком поздно: через четыре дня у него обнаруживается воспаление брюшины. Даже в последние часы перед смертью А.А. Шахматов, великий ученый, необычайно сильной воли человек, более всего стремится сохранить способность к ясному мышлению, активному восприятию мира. Но бушевавшие в нем, казалось, неисчерпаемые жизненные силы скоро совсем угасают: он умирает в Петрограде на рассвете 16 августа 1920 года. Похоронен на Волковском православном кладбище.

В истории отечественной науки о русском языке с 90-х годов XIX в. по первые годы Советской эпохи едва ли не самое выдающееся место принадлежит академику А.А. Шахматову. Ученик академика Ф.Ф. Фортунатова - одного из самобытных представителей сравнительно-исторического индоевропейского языкознания в нашей науке, А.А. Шахматов смело и самостоятельно пользовался сравнительно-историческими приемами исследования славянских языков, стремясь связать историю языка с историей народа. После работ Шахматова любое исследование по истории древней Руси опирается на его выводы. А. А. Шахматов - основоположник исторического изучения русского литературного языка. Он заложил основы текстологического изучения летописей и текстологии как науки; исследовал славянскую акцентологию, вопросы сравнительной фонетики и грамматики славянских языков, древние и современные индоевропейские языки; разработал историческую морфологию русского языка. Им было организовано изучение многих памятников письменности, современных диалектов, составление словарей, подготовка многотомной "Энциклопедии славянской филологии"; под его руководством было возобновлено издание "Полного собрания русских летописей". Под руководством А.А.Шахматова Отделение русского языка и словесности Академии наук стало центром филологии в России.