В Прибалтике в результате победы над Швецией в Северной войне , закреплённой Ништадтским миром и в результате третьего раздела Речи Посполитой (Курляндская губерния).

До середины XIX века губернии обладали значительной автономией и до конца своего существования сохраняли часть отдельной от общеимперской правовой системы. В 1915-1918 гг. губернии были заняты немецкими войсками; на их бывшей территории возникли независимые латвийское и эстонское государства, а небольшая часть Курляндской губернии (крайний юго-запад её территории с городом Паланга) отошла к Литве.

С XIII по XVI век территория будущих остзейских губерний входила в состав созданной в ходе крестовых походов Ливонской конфедерации . В этот период в регионе сформировались такие особенности, как доминирование в обществе западного христианства (изначально католицизма, затем лютеранства) и балтийских немцев . После Ливонской войны Эстляндия принадлежала Швеции (Шведская Эстляндия ; Эзель кратковременно относился к Дании), Курляндия - Речи Посполитой, Лифляндия - изначально Польше (как часть Задвинского герцогства), но в XVII веке была завоёвана Швецией (Шведская Ливония).

На долю коренных жителей большей части территорий края - латышей и эстов (эстонцев) к началу XX века приходилось более 80% населения. К ним принадлежали крестьяне-хозяева, сельские батраки, низшие классы городских жителей, часть интеллигенции и купцов. Эстляндская и северная часть Лифляндской губернии с островом Эзелем населены эстами; южная часть Лифляндской и Курляндская губерния за исключением Иллукстского уезда - латышами. Сельское население Иллукстского уезда (между Витебской губернией на севере и Ковенской на юге) состояло из великоруссов (русских), белорусов, латышей и литовцев. Весомую долю русское население составляло на берегах Чудского озера в Лифляндской и Эстляндской губерниях; главное их занятие - рыболовство, частью огородничество. Довольно много русских было также в Риге, Ревеле (Таллине), Юрьеве (Тарту) и Либаве (Лиепае); евреев - в Курляндской губернии и в Риге с окрестностями. В среднем по краю на долю русских приходилось 5% населения; а на долю остзейских немцев 6%. До 1885 года «немецким» был университет в Юрьеве (Дерпте, Тарту) .

Лифляндские правила 1804 г. отменяли прежнее крепостное право, заменяя его системой подчинения крестьян помещикам по прусскому образцу.

Отмена крепостного права в остзейских губерниях произошла раньше, чем в великорусских - при Александре I (1816 г. - материковая Эстляндия, 1817 г. - Курляндия, 1818 г. - Эзель, 1819 г. - Лифляндия), но крестьяне были освобождены без земли.

В составе Российской империи остзейские губернии обладали особым статусом. В основе управления ими лежало местное законодательство («Свод местных узаконений губерний Остзейских») по которому внутреннее управление краем осуществлялось органами дворянства наряду с правительственными учреждениями. Хотя сфера компетенции последних с конца XVIII века расширялась, вплоть до начала Первой мировой войны, губернатор как представитель центральной власти, был вынужден строить свою служебную деятельность так, чтобы не нарушать привилегий остзейского дворянства .

Вопрос о соотношении общеимперского и местного законодательства в остзейских губерниях активно обсуждалось юристами России в 1830-1890-е годы. Местные остзейские правоведы, представлявшие прибалтийско-немецкую юридическую школу Теодора фон Бунге , настаивали, что в крае могли иметь силу только законы, специально для него изданные, а из русских - лишь те, распространение которых на Прибалтику особо оговаривалось. Школа Бунге допускала применение общеимперского законодательства только при условии соответствия применявшихся норм основам местного правопорядка, и только тогда, когда в остзейском имелся пробел.

Оппонентом школы Бунге выступил в конце 1890 годов П. И. Беляев. По его мнению, в крае действовало общеимперское право, и остзейские законы он рассматривал как часть русского законодательства. Данная концепция оправдывала вмешательство правительства в социальные и экономические отношения в Прибалтике

Ещё неизвестно, что хуже - провинциальный произвол или столичное беззаконие.

Валентин Грудев,
(российский афорист)

Привилегированный Остзейский край в составе России в 1721- 1730 годах

Прибалтийскими или Остзейскими губерниями в период существования Российской империи назывались территории современной Эстонии, Латвии, в то время они назывались Эстляндией, Лифляндией и Курляндией. Эстляндия и Лифляндия были присоединены к России по итогам Северной войны и Ништадского мирного договора в 1721 г., часть Курляндии – Латгалия – вошла в состав России по первому разделу Речи Посполитой в 1772 г., а в 1795 г. по третьему разделу Речи Посполитой к России отошли Курляндское герцогство и Пилтенская область.

К моменту присоединения Латвии к России латышей насчитывало около 269130 чел. В Эстонии эстонцев было 150000 чел. Господствующее меньшинство в остзейских губерниях – немцы – составляли примерно около 10 % от всего населения. Из их числа вся немецкая элита Прибалтики – дворянство, духовенство и городская буржуазия – насчитывали не более 1 % населения региона.

Присоединив в 1721 г. к России Эстляндию и Лифляндию, Петр I, рассчитывая привлечь на свою сторону немецких феодалов, оставил за немецкими дворянами и бюргерами (остзейцами) все старинные привилегии и систему сословного управления, сложившиеся в период существования Ливонского ордена и шведского владычества.

Привилегии остзейцев заключались, прежде всего, во владении землей. Первенство среди разных видов поместий в Прибалтике принадлежало нескольким сотням немецких рыцарских семейств, чьи имена записаны в матрикулу (родословная книга немецких рыцарей), что позволяло им сосредоточить в своих руках всю экономическую и политическую власть в крае. Именно эти несколько сотен семейств и были истинными хозяевами Прибалтийского края.

Сословная организация прибалтийско-немецкого рыцарства выглядела следующим образом. Основное ее звено – ландтаг – собрание дворян губернии. Ландтаг, ключевой и центральный орган, созывался один раз в три года и избирал органы сословного самоуправления и должностных лиц дворянства: дворянские конвенты в Лифляндии и на Эзеле и дворянские комитеты в Эстляндии и Курляндии, губернских и уездных предводителей дворянства, а также ландратов.

Стоит также заметить, что в ландтаг, кроме исключительно немецких дворян и представителей немецкой буржуазии, никто не допускался. Ландраты выполняли административные и судебные функции и выбирались пожизненно. Кроме этого в Эстляндии и Лифляндии ландраты объединялись в ландратские коллегии, которые, в свою очередь, контролировали деятельность судебных и административных органов. Остзейские помещики контролировали также и органы низового (волостного управления): волостную управу, волостной суд и так называемую мызную полицию (Э.П. Федосов).

В свою очередь, все крупные города Прибалтийского края, такие как Рига, Ревель (Таллин), Дерпт, Пернов (Пярну), были независимы от немецкого рыцарства и обладали правом городского самоуправления, основанного на магдебургском праве, а также правом владеть поместьями. Высшими органами городского самоуправления в крупных городах были магистраты во главе с бургомистрами, объединявшие в своем составе законодательные, управленческие, судебные и фискальные функции. В уездных городах судебные функции были представлены выборными органами местного дворянства.

Несмотря на явный перевес в силе и влиянии в пользу рыцарства, между дворянством и немецким бюргерством постоянно протекала острая конкуренция за экономическое и политическое влияние в крае. Совершенно в стороне от этой борьбы находилось подавляющее большинство населения края – латышское и эстонское, лишенное каких-либо признаков национального пробуждения. Фактически, коренные жители, латыши и эстонцы, являясь людьми второго сорта, вообще были исключены из политической жизни края и из всех господствующих сословий, занимая самые нижние этажи прибалтийского общества (преимущественно являясь крестьянами).

Главными принципами российской имперской политики в Прибалтике являлись гарантии сохранения привилегий немецкого рыцарства и бюргерства, а также тесное сотрудничество с местной прибалтийско-немецкой элитой в управлении не только этого края, но и всей территории империи. Помимо всего прочего, остзейцам также гарантировалась свобода вероисповедания, деятельность местной (лютеранской) Церкви, сохранение немецкого остзейского права, немецкой судебной системы, использование немецкого языка в делопроизводстве и судебной практике.

Прибалтийские губернии во главе с назначаемыми российскими царями генерал-губернаторами, выходцами из остзейских баронов, составили автономию практически не интегрированную в состав Российской империи (Г.В. Ибнеева).

Более того, остзейцам на правах «первых среди равных» разрешили кооптироваться в состав российской элиты. Остзейскую элиту, контролировавшую всю жизнь Прибалтийского края и управлявшую этими территориями, российские власти в обмен на их лояльность российской короне стали привлекать на высшие государственные посты в имперской администрации, армии. Чем объяснить такие привилегии немецко-прибалтийской элите со стороны российских властей? Какой-то подчеркнутой любовью к Германии и немецкому народу? Разумеется, нет.

Особое отношение к Остзейскому краю в первой половине XVIII веке определялось главным образом преобразовательными усилиями российской власти по модернизации страны. С точки зрения петербургской власти, экономические и людские ресурсы региона и вся его сформированная по европейскому образцу инфраструктура должны были быть задействованы для последующей вестернизации России, для превращения ее в европейскую державу.

Сложившиеся здесь общественно-политические и экономические структуры должны были послужить своего рода прототипом устройства новой, европеизированной России (Г.В. Ибнеева). В культурном плане Прибалтика занимала особое место в империи, будучи связующим звеном между Россией и немецким Западом, а затем и всей Европой.

Несомненно, на благоприятную политику Центра по отношении к немецкоязычной Прибалтике сыграло появление в Петербурге влиятельной немецкой диаспоры еще в конце правления Петра I (Остерман, Бассевич). Уже тогда к ним присоединились остзейские бароны, служившие в армии и на государственной службе начиная с 1710 года. Последовавшая за смертью Петра эпоха дворцовых переворотов, особенно в период с 1725 по 1741 гг., оказалась еще более благоприятной для господствующего положения остзейского дворянства в Прибалтике.

Например, Екатерина I значительно расширила права немецкого рыцарства за счет прав горожан и крестьян. Именным указом от 24 сентября 1725 г. на все бывшие тогда ленные имения с правом наследования до этого только по мужской линии (манлены) было распространено право наследования по женской линии до пятого колена. Одновременно держатели ленов получили освобождение от неприятной обязанности в начале каждого нового царствования просить подтверждение их прав на имения. В результате указа 24 сентября на практике стали стираться различия в правах между вотчинными и ленными имениями, так как и те и другие стали переходить из рук в руки.

Необычным здесь было то, что в практике Российской империи того времени отчуждение ленов без разрешения верховной власти считалось незаконным актом. Кроме этого, в виде особой милости на прошение рыцарства «об отдаче на аренду шляхетству коронных маетностей» (пустующих земель) последовало царское обещание, что оно «перед гражданами преимущество иметь будет» (Я.Зутис).

По следующему указу Екатерины I от 13 июля 1726 г. в интересах остзейских помещиков отменялась двухгодичная давность возвращения помещикам беглых крестьян, если последние прожили в городе 2 года. Кроме этого город Рига лишился старинного права судить городским судом дворян, совершивших преступления на городской территории. Отныне все жалобы на дворян со стороны горожан приносились в гофгерихт, получивший характер дворянского сословного суда. Таким образом, дворянство окончательно избавилось от бургграфского (городского) суда и контроля со стороны рижского губернатора. Кроме этого, рыцарство и рижский магистрат добились в этот период установление практики содержания в столице своего постоянного представительства.

Чем объяснить подобную щедрость петербургского двора к прибалтийскому рыцарству? Прямым лоббированием остзейцами расширением своих прав среди высших царских сановников, таких как Ягужинский, Шафиров, Меньшиков, Остерман и др. Они быстро определились с правилами игры при царском дворе в то нестабильное время и нередко подкупали российских «олигархов» и добивались своего. Причем наибольшую благосклонность остзейцам оказывал всесильный князь Меньшиков за щедрые вознаграждения с их стороны (Я.Зутис).

Масштабная коррупция при дворе и политическое лоббирование корпоративных и узкосословных интересов в ущерб государственным шли рука об руку. Следует также заметить, что в то время ни одна из политических группировок русского дворянства не обладала такими организационными возможностями, какие имелись в распоряжение немецкого рыцарства в остзейских губерниях. Остзейские сословные привилегии и местная автономия давали право на содержание своеобразного дипломатического представительства в столице, а наличие влиятельной «олигархической касты» в столице позволяло подкупы высших должностных лиц в таких масштабах, которые далеко превосходили платежеспособность отдельных лиц из числа самых богатых русских помещиков.

Время «бироновщины»- апогей могущества и влияния остзейских немцев в России

Время так называемой бироновшины 1730–1740 гг., стало зенитом могущества и влияния прибалтийско-немецкого дворянства в России. Именно в этот период представители остзейцев оказались на высших государственных постах империи. Уже накануне воцарения Анны Иоанновны в 1730 г. 20 % гражданских чиновников, свыше 30 % генералитета и до 70 % высших офицеров во флоте приходилось на долю иностранцев и остзейцев (А. Каппелер).

Чем же переигрывали немецкие дворяне русских «коллег по сословию», кроме своего преимущества в образовании и деловитости? Давно замечено, что национальные меньшинства по отношению к национальному большинству отличаются большей мобильностью, сплоченностью и взаимопомощью. На стороне остзейских немцев, попавших в столицу, оказались такие качества, как организованность и сплоченность, обеспечивавшие за ними целый ряд преимуществ перед русскими дворянами и иностранными выходцами. К тому же немецкие рыцари – лифляндцы и эстляндцы – не порывали с малой родиной, продолжали оставаться членами рыцарской корпорации и оказывали друг другу взаимную поддержку и помощь.

Сплоченность их усиливалась еще и родственными связями между ними. Например, семьи многих знатных фамилий прибалтийских немцев были родственниками фельдмаршала Миниха, Бирона и ряда других высших государственных деятелей имперского центра. Однако было бы неверным раздувать межнациональное противостояние русского дворянства и немецко-прибалтийского в период так называемой бироновщины.

Процессы нациостроительства в российской империи станут происходить лишь в самом конце ее существования. Да и русские дворяне вовсе не тянули на то, чтобы стать выразителями интересов формирующегося русского национального самосознания, как впрочем, и немецкие дворяне тоже. И у тех, и у других присутствовали только сословные интересы. Зато интересы остзейцев полностью совпадали с интересами русского дворянства по главному вопросу – о сохранении самодержавия в целях обеспечения неограниченной власти помещиков над крепостными. Здесь они, скорее всего, были союзниками.

Немецкие дворяне как никто другой были преданы российской короне, подарившей им такие неслыханные права и привилегии, которые они не имели ни при шведах, ни даже при существовании немецкого Ливонского Ордена. Что же разъединяло немецких и русских помещиков? Русских дворян раздражало чрезмерное представительство немцев и их влияние при дворе. Остзейцы же всячески противились возможному разрешению русским дворянам владеть имениями в Прибалтике. К тому же они частенько обвиняли последних в укрывательстве своих беглых крестьян.

Для русских дворян, в свою очередь, остзейские привилегии, были образцом, достойным для подражания. Несомненно, они стремились к реализации таких прав в центральных районах России. Остзейские помещики выступали учителями русских помещиков в организации барщинного хозяйства и в деле усиления крепостного права. Напомним, что таких широких сословных прав и привилегий русские дворяне не обладали. И они с завистью наблюдали их у коллег по «сословному цеху».

Немецкие рыцари по максимуму использовали для себя тот факт, что остзеец Бирон являлся фаворитом императрицы Анны и ее некоронованным супругом. Высочайшим указом императрицы от 15 сентября 1737 года в интересах немецких дворян были снижены вывозные пошлины на ячмень. При содействии высоких покровителей при дворе лифляндская водка, экспортный товар немецких баронов, находила самый широкий сбыт на внутреннем рынке империи, в то время как привоз в Ригу, Таллинн «горячего вина» из Польши и Украины был строго запрещен. Это делалось, чтобы не создавать конкуренции для немецких дворян.

По инициативе лифляндских и эстляндских губернаторов (те фактически являлись ставленниками рыцарей) для возвращение беглых крестьян отряжались целые военные команды в русские губернии и даже соседнюю Курляндию (Я.Зутис). Но, наверное, самой чрезмерной, и с юридической и фактической точки зрения, явилась попытка немецких баронов протолкнуть через Сенат и закрепить общероссийским законодательством, так называемую декларацию ландрата барона Розена в 1739 году, затем дополненную кодексом Будберга-Шрадера.

Суть этой декларации: крепостное право латышских и эстонских крестьян можно приравнять к рабству на том основании, что все имущество крепостного крестьянства (эстонского и латышского) считается полной собственностью помещика (немца), исходя из древнего военного права победителей (рыцарей) над побежденными (эстонцами и латышами). И эта довольно циничная декларация была подтверждена Сенатом. Правда, после 1741 г. эта декларация все же не была подтверждена российским правительством, но ее основные принципы на практике находили свое применение.

Поразительно, что одним из тех, кто активно сопротивлялся расширению привилегий остзейцев, был этнический немец Остерман, который, впрочем, не принадлежал к остзейцам. Этот факт только подтверждает, что в XVIII веке национальных чувств солидарности и в помине не было. Их заменяли только сословные и корпоративные интересы.

Если попытаться ответить на вопрос, было ли засилье немцев в период бироновщины в России, то следует отбросить тезисы о немецком национальном порабощении России и русских, но стоит признать бросающееся в глаза неравное представительство во власти и степень влияния на власть русских и остзейских помещиков, исходя из их процентного соотношения в долях от общей массы населения.

В то же время следует отбросить суждения о немецком засилье в эти годы. Речь может, в крайнем случае, идти о засилье остзейцев, но никак не немцев. Пожалуй, лишь одни Ломоносов, значительно опережая свое время, в стихах писал о немецком засилье немцев в России и пытался разбудить русское национальное самосознание.

Остзейский край во время правления императрицы Елизаветы Петровны

Приход к власти Елизаветы Петровны в ходе очередного дворцового переворота в 1741 году привел к громкой отставке с высших государственных постов видных остзейцев (Бирона, Миниха). Однако при этом все дарованные ранее привилегии и права немецким остзейцам новой императрицей были подтверждены. Неприятной неожиданностью для лифляндского рыцарства явился лишь Указ императрицы от 25 июля 1744 года о пожаловании некоторых земель в Прибалтике ряду высших правительственных сановников, а именно А. Румянцеву, В. Салтыкову, П. Шувалову, М. Воронцову и др. В какой-то степени немецкие рыцари смогли нейтрализовать невыгодный для себя этот указ тем, что выступали арендаторами или покупателями пожалованных земель (Я.Зутис).

К середине XVIII века немецкое рыцарство окончательно превратилось в совершенно замкнутые феодальные корпорации, доступ в которые для всех посторонних (даже для немцев не остзейцев) зависел от постановления местного ландтага, то есть от лиц, занесенных в эстляндскую и лифляндскую матрикулу. И вот казус. Даже русские императоры, обладавшие абсолютной властью, хотя могли любого из своих подданных произвести в российское дворянство, но даже они не могли его сделать лифляндским или эстляндским дворянином, если рыцарство этих губерний отказывалось его имя занести в свою матрикулу. Поэтому вплоть до Екатерины II правительство, за редким исключением, воздерживалось от пожалования прибалтийских имений русским дворянам.

За расширением прав и привилегий дворян пытались поспеть и немецкие бюргеры, и крупные купцы. Характерно, что именно немецких горожан, а не русских дворян больше всего опасались немецко-прибалтийские дворяне. Города и даже немецкие пасторы претендовали на покупку земель, которых рыцарство традиционно рассматривали как свою монополию. И также как и рыцари, прибалтийские города обращались к центральной власти. Рижский магистрат со своей стороны буквально «бомбил» Петербург в 30-40-е гг. XVIII века жалобами и просьбами на предоставление им права покупать рыцарские земли. В то же время в сфере городской торговли разворачивалось соперничество между немцами, латышами и эстонцами.

Одной из особенностей остзейских городов являлась большая прослойка иностранцев (главным образом из Германии, куда также входили голландцы и англичане). Сказывалась близость менталитета и более свободные от произвола чиновников правила торговли в прибалтийских городах. В 80-х гг. в Лифляндии насчитывалось до 10 тыс. иностранных подданных, проживавших преимущественно в Риге, Ревеле, Пернове (Я.Зутис).

Рига уже в середине XVIII века стала ведущей внешней торговой гаванью России. В 1752 г. количество кораблей, посетивших Рижский порт, составляло 542, в 1766 г. – уже 605, а концу XVIII в. их число доходило до 1000. При этом за вторую половину XVIII века население Риги удвоилось, с 13 тыс. чел. в 1750 г. до 28 тыс. чел. к концу века.

В Прибалтике сложились особо тяжелые формы эксплуатации туземного крестьянства: помимо барщины и различного сбора натурой в повинности крестьян входили предоставление подвод для отправки в город помещичьего хлеба, приготовление солода, винокурение; прядение; некоторые денежные выплаты и т.д. Даже покупка соли, железа, табака и хмельная пирушка в кабаке, должны были осуществляться крестьянином у помещика (владельческая монополия).

В то же время в отличие от русских крестьян латышские и эстонские крепостные не платили подушной подати и были освобождены от рекрутской повинности. Однако разорение крестьянских поместий из-за непомерной эксплуатации остзейскими помещиками приводило к постоянному сокращению в бюджет поступлений из Прибалтики. Так, если в 40-х гг. государство получало из лифляндской деревни 135 тыс. талеров или ефимков дохода, то в 1759 г. – только 105 тыс. талеров (Г.В Ибнеева).

Немцы и местное население Прибалтики оказались разделены непреодолимой стеной классовой и национальной вражды. Об этом говорят народные песни и фольклор, в которых сильна ненависть к угнетателям. В первой половине XVIII в. среди латышских и эстонских крестьян распространилось гернгутерство, или движение братских общин, перенесенное в Лифляндию из немецкой Саксонии, куда оно было занесено чешскими эмигрантами, так называемыми чешскими или моравскими братьями.

Гернгутеры считали себя потомками и преемниками гуситов, но при этом выступали противниками революционного насилия. Они проповедовали морально-нравственное перевоспитание людей на основе христианского смирения, трудолюбия, но в среде латышских и эстонских крепостных крестьян. Характерно, что гернгутеры отрицали любое насилие. Эти общины возглавлялись старейшинами (пресвитерами) вне церкви, поскольку пасторы были немцами. Поэтому в определенной мере гернгутерское движение приобрело своеобразную политическую и антинемецкую окраску.

В своих собраниях они обучались грамоте и занимались просветительством. Однако в безобидном на первый взгляд движении немецкие бароны и пасторы усмотрели опасность для себя. Российские власти пошли навстречу пожеланиям и просьбам остзейских помещиков и указом 1743 г. гернгутерские общины были ликвидированы. Вскоре это движение и вовсе прекратило свое существование. Зато его место заняла открытое вооруженная борьба эстляндских и лифляндских крестьян против своих угнетателей.

Имперская политика Екатерины II – по интеграции Остзейского края в состав России

Начало правления Екатерины II и политика просвещенного абсолютизма привело к изменению имперских приоритетов. Новая просветительская модель самодержавия акцентировала внимание на несоответствии остзейских привилегий планам создания единого правового пространства и унификации управления всех частей.

Парадоксально, но факт: именно этническая немка – российская императрица не только замахнулась на вековые привилегии немецких баронов, но и поставила задачу их обрусения. Так, в своем секретном наставлении А.А. Вяземскому Екатерина писала: «Сии провинции… надлежит легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть как волки в лесу» (Е.Н. Марасинова).

Однако даже Екатерина, ставившая своей задачей покончить с обособленностью Прибалтики, недооценила всей сложности задачи. Главное, была недооценена твердость намерений остзейских немцев сохранить независимое от имперского центра существование. А эту твердость остзейцы сохраняли и жестко отстаивали свои привилегии вплоть до крушения империи Романовых.

В то же время Петербург не желал смотреть сквозь пальцы на сокращение бюджетных поступлений из Прибалтики. Беспокойство властей вызывал и рост крестьянских выступлений против феодального гнета со стороны остзейских помещиков. Это вызвало наступление на остзейцев со стороны имперской власти.

С 12 ноября 1763 г. разрешалось лицам, имевшим заслуги перед государством, подавать заявления о предоставлении им аренд в Лифляндии. Указом 4 марта 1764 г. в состав лифляндского и эстляндского рыцарства с занесением в матрикулу были включены 15 офицеров и сановников-немцев, но иностранного дворянского и буржуазного происхождения, которые не были остзейцами. Указ вызвал сильное недовольство, так как нарушал сложившуюся монополию прибалтийского рыцарства на получение аренд в Прибалтике. Все это свидетельствовало о намерении императрицы ограничить привилегии остзейского рыцарства исходя из интересов империи.

Кроме этого, власти решили навести порядок и в отношении прибалтийских крестьян. Фискальные интересы государства требовали осуществить переоценку земель и крестьянских повинностей, на что не соглашались остзейские рыцари. Они упорно сопротивлялись точному разграничению земель – податной крестьянской земли и помещичьей, свободной от налогов, – и фиксированию повинностей крестьян, а потому сопротивлялись всякому изменению существующего положения, ссылаясь на свои привилегии, данные предшествующими государями. Они также сопротивлялись проводимой правительством ревизии. Тем не менее Екатерина II приняла к сведению жалобы крестьян на помещиков и убедилась, что эти жалобы во многом справедливы (Г.В Ибнеева).

В конце июня 1764 г. Екатерина совершила путешествие по Прибалтийскому краю. Прибалтийское рыцарство выразило ей свои верноподданные чувства. Но в своей поездке Екатерина II особо подчеркивала свой имидж православной русской императрицы, а не немецкой принцессы на российском троне. И здесь она посещала православные церкви и службы. Посетила она и чужеземную Курляндию, где при поддержке России в 1763 году курляндским герцогом стал Бирон, годом ранее освобожденный с каторги Екатериной II.

Поэтому неудивительно, что Бирон в своей политике открыто, придерживался пророссийской ориентации. Русские войска и корабли могли свободно проходить по территории герцогства и пользоваться его портами, а русские помещики могли арендовать курляндские земли. Православные церкви в Курляндии, в свою очередь, стали защищаться законом. Фактически Курляндия, несмотря на то, что официально считалась польским вассалом, превратилась в русский протекторат. Сам же Бирон встретил путешествующую в июле 1764 г. Екатерину II торжественно, как верный вассал свою благодетельницу(Г.В Ибнеева).

Императрица предложила свой вариант компромисса между туземными крестьянами и остзейскими помещиками. 12 апреля 1765 г. был опубликован патент. Его основные положения: признание права крестьянина на свою личную, движимую собственность, запрещение помещикам продавать своих крестьян на рынке, отказ от увеличения крестьянских повинностей. Крестьянам предоставлялось право жаловаться на своих помещиков, правда, при этом оговаривалось, что подача несправедливой жалобы со стороны крестьян будет караться телесным наказанием.

Данные постановления имели силу вплоть до 1804 года. Несмотря на опубликованный патент, многие его положения остались только на бумаге, поскольку контроля, за его исполнением не было. И поэтому сопротивление крестьян своим угнетателям продолжалось.

Остзейский вопрос вновь всплыл на заседаниях Уложенной комиссии в Москве в 1767 году, где обмен мнениями между представителями русского и немецкого дворянства выявил большие расхождения во взглядах по вопросу о существовании остзейской автономии. На ней немало депутатов от российских губерний выступали противниками остзейских привилегий. Так депутат от Камер-конторы лифляндских, эстляндских и финляндских дел Артемий Шишков на заседании 13 декабря 1767 г. от имени большинства российских депутатов высказал мнение «о необходимости иметь одинаковые законы прибалтийским губерниям с законами Российской империи».

Русских дворян, не имевших «вольностей» остзейцев, стали все больше раздражать прибалтийские привилегии. Остзейцы в свою очередь заняли круговую оборону и кооперировались в работе заседаний Уложенной комиссии с украинскими, смоленскими и выборгскими депутатами, защищая свои права и вольности. При этом они, забыв о своих разногласиях с немецкими бюргерами, выступали в защиту и их интересов, отстаивая особые права всего прибалтийского региона, что вызвало раздражение Екатерины, которая напомнила последним что «они подданные Российской империи» (Я. Зутис).

В 1783 году с целью сближения прибалтийских губерний с остальной Россией царское правительство распространило на эти губернии общегосударственную систему административного и судебного управления. В результате вместо двух губерний были выделены целых три. При этом Рижская губерния была разделена на две области: Рижскую и Ревельскую. Возглавил все три губернии общий генерал-губернатор (наместник), которому подчинялись губернская и уездная администрация, так же как и в других губерниях России. Наместники назначались императрицей и были подотчетны ей и Сенату.

Во главе каждой губернии был губернатор, который возглавлял губернское правление. Отличительной особенностью местного аппарата управления от большинства российских губерний было образование при губернском правлении двух экспедиций, которые вели делопроизводство: одна на русском языке, а другая – на немецком. Так же как и в остальной части страны, в Прибалтике высшими судебными органами стали палаты гражданского и уголовного суда, председатели которых назначались царицей, а их члены – Сенатом.

Еще одним ударом для остзейцев стало ликвидация по указу Екатерины II в 1786 г. рыцарских ландратов и ландратских коллегий. Невиданным прежде явлением для Прибалтики стали заседатели из крепостных крестьян, выступавшие по большей части в качестве пассивных наблюдателей, но иногда принимавшие участие в расследовании дел (Э.П. Федосова). Последнее обстоятельство вызвало особое возмущение у остзейских рыцарей, привыкших рассматривать своих крестьян в качестве бессловесной, живой собственности.

А вот введение подушной подати для крестьян в пользу государства вызвали настоящие крестьянские волнения. Сами крестьяне введение подушной подати для них истолковали так, что они теперь являются государственными крестьянами и не принадлежат больше прибалтийским дворянам, и поэтому они стали отказываться нести феодальные повинности в пользу своих помещиков. В результате вспыхнули восстания в 1784 г. в 130 имениях Лифляндии и Эстляндии, жестоко подавленные властями.

Однако ситуация противостояния между немецкими рыцарями и эстонскими и латышскими крестьянами не только не исчезла, но перешла в состояние тотальной вражды, которая в любой момент могла привести регион к социальному взрыву. Это хорошо понимали Г. Меркель в Риге, И.К. Петри в Таллине, прогрессивно мыслящие немецкие публицисты, которые публиковали статьи, книги, обратившие на себя внимание во всей Европе и в России. В своих работах Меркель и Петри обвиняли остзейских помещиков в бесчеловечной жестокости по отношению к прибалтийским крестьянам, указывая при этом, что их (остзейцев) слепая жадность в дальнейшем может привести к всеобщему восстанию крестьян. «Народ перестал быть рабски преданным псом… Он тигр, который в тихом гневе грызет свои цепи…» писал Г. Меркель (Ю. Кахк, К. Сийливаск).

Неожиданно у латышских и эстонских крестьян объявился еще один союзник в лице немецкой городской буржуазии. Разумеется, дело было не в чистой филантропии, а в сугубо деловом расчете. К тому же немецкая буржуазия противилась любым попыткам уравнения в правах с ней латышской и эстонской буржуазии.

Прибалтийско-немецкая буржуазия нуждалась в свободной дешевой рабочей силе и в скупке крестьянской сельскохозяйственной продукции для последующих оптовых продаж на рынке. Поэтому рижское немецкое купечество требовало улучшение положения крестьян и предоставления им права свободной торговли. Прибалтийский публицист из города Риги И.Г. Эйзен фон Шварценберг обратился к Екатерине с просьбой улучшить положение латышских и эстонских крестьян. Эйзен открыто обличал жестокость остзейских дворян по отношению к своим крестьянам (Ю. Кахк, К. Сийливаск).

Крестьянский вопрос, таким образом, привлекая к себе внимание широких кругов общественности, стал темой для обсуждения в Прибалтике. А это, в свою очередь, все больше приближало час освобождения прибалтийских крестьян от крепостной зависимости от немецких феодалов.

Короткое правление экстравагантного Павла I отмечено сменой политики правительства и в отношении Прибалтийских губерний. Павел решил отойти от начавшегося в период правления Екатерины II курса на упразднение остзейской автономии и попытался вновь заручиться поддержкой остзейцев своему режиму.

Уже в 1796 году он отменил наместническое управление в Прибалтике и вернул все отмененные ранее Екатериной II привилегии рыцарей. Павловскому потворству сословным привилегиям остзейцам активно помогали петербургские остзейцы, т.е. выходцы из прибалтийских губерний: Палены, Ливены, Берги, Бенкендорфы и др. (Э.П. Федосова). Как уже говорилось ранее, налаженные связи с Петербургом являлись большой поддержкой в сохранении и обеспечении господства остзейцев в прибалтийских губерниях.

Но ставка на прибалтийских немцев не помогла удержать Павлу I российский престол. Короткая эпоха павловского «просвещенного деспотизма» закончилась для него трагически в Михайловском замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. С коротким правлением Павла I покончено было с эпохой безоглядной поддержки Петербурга остзейских привилегий. XIX век начался с нового наступления имперской власти на ставшие анахронизмом привилегии остзейцев и курса на интеграцию Прибалтийского края в общеимперское пространство.

Оригинальное название: ?Военно-статистическое обозрение Российской империи. Издаваемое по Высочайшему повелению при 1-м отделении Департамента Генерального Штаба. Том VII. Остзейские губернии. Часть 3. Эстляндская губерния.?

В середине XIX века, в течение 17 лет с 1837 года по 1854 включительно, штаб- и обер-офицерами Генерального Штаба были составлены и при Департаменте этого Штаба последовательно литографированы и потом напечатаны издания Военно-Статистических обозрений 69 губерний и областей империи (остальные 6 губерний и 7 областей Кавказских и Сибирских были оставлены до времени в рукописях). Эти обозрения включают в себя: военно-топографические описания; разнообразные сведения о природных условиях, путях сообщения, числе жителей, размещении и движении населения, обычаях, состоянии сельского хозяйства, промыслов, ремесел, промышленности и торговли (с перечнем фабрик, заводов, торговых заведений); характеристики уездных городов; описания духовных, учебных, благотворительных учреждений, исторических достопримечательностей. Каждый том посвящён отдельному региону России. В свою очередь, все тома разбиты на части, которые описывают отдельные губернии.

Публикация будет интересна, прежде всего, любителям истории России, т.к. в ней много сведений, которые помогут лучше представить себе быт россиян в середине XIX века. Лично мне было очень интересно узнать цены на товары в то время.

Другие тома на сайте:

Том 3. Северо-Западные губернии. Теперь разбито по губерниям!
Том 4. Верховые Приволжские губернии. Теперь разбито по губерниям!
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 1. Московская губерния.
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 2. Владимирская губерния.
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 3. Рязанская губерния.
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 4. Тульская губерния.
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 5. Орловская губерния.
Том 6. Великороссийские губернии. Часть 6. Калужская губерния.
Том 7. Остзейские губернии. Часть 1. Курляндская губерния.
Том 7. Остзейские губернии. Часть 2. Лифляндская губерния.
Том 8. Белорусские губернии. Часть 1. Витебская губерния.
Том 8. Белорусские губернии. Часть 2. Смоленская губерния.
Том 8. Белорусские губернии. Часть 3. Могилевская губерния.
Том 9. Западные губернии. Часть 1. Ковенская губерния.
Том 9. Западные губернии. Часть 2. Виленская губерния.
Том 9. Западные губернии. Часть 3. Гродненская губерния.
Том 9. Западные губернии. Часть 4. Минская губерния.
Том 10. Юго-Западные губернии. Часть 2. Подольская губерния.
Том 10. Юго-Западные губернии. Часть 3. Волынская губерния.
Том 11. Новороссийские губернии. Часть 4. Екатеринославская губерния.
Том 12. Малороссийские губернии. Часть 1. Харьковская губерния.
Том 12. Малороссийские губернии. Часть 2. Черниговская губерния.
Том 13. Средние (черноземные) губернии. Часть 4. Пензенская губерния.
Том 15. Царство Польское. Часть 1. Августовская губерния.
Том 15. Царство Польское. Часть 2. Плоцкая губерния.
Том 15. Царство Польское. Часть 3. Варшавская губерния.
Том 15. Царство Польское. Часть 4. Люблинская губерния.
Том 15. Царство Польское. Часть 5. Радомская губерния.

Другие публикации по этой теме:

Новый и полный географический словарь Российского государства.?

Часть I. А-Ж.
Часть II. З-К.

Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Настольная и дорожная книга для русских людей.?

Том 2. Среднерусская черноземная область.
Том 3. Озерная область.
Том 5. Урал и Приуралье.
Том 6. Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье.
Том 7. Малороссия.
Том 9. Верхнее Поднепровье и Белоруссия.
Том 16. Западная Сибирь.

Остзейское гражданское право с точки зрения источников особенно интересно тем, что значительное (если не преобладающее) место в нем занимали обычное право и судебная практика, а структура собственно писаных источников была чрезвычайно сложна по причинам перипетий исторической судьбы данных провинций, попеременно подпадавших под власть Польши, Швеции и России, свое исходное право во многом образовавших через заимствования также из различных правовых систем германского корня.

Что касается судебной практики и обычая как источников права, то кодификационный департамент имел тенденцию объединять эти два понятия, в качестве общего для них принимая термин "обычай" [Таковое неразличение или, в иных случаях, слабая дифференциация, нами уже рассматривалась выше; о судебной практике как о форме обычая см. в особенности: Малышев К. Курс общего гражданского права России. Т. I. СПб., 1878. Гл. II.].

Источники остзейского гражданского права до кодификации 1845 – 1864 гг. были следующими [Дорн Л. Б. Лекции по остзейскому праву, читанные в Императорском училище правоведения. Составитель А. Книрим. СПб., 1889. С. 5 – 13.]: Священное писание. Право римское, или, иначе, общее право. Следует отметить, что действовало оно на территории остзейских губерний в качестве права субсидиарного, причем не в качестве непосредственно римского права, но в той интерпретации последнего, которое имело распространение в Германии. Соответственно, хотя прибалтийские земли еще в XVI веке вышли в политическом плане из сферы юрисдикции Германской империи, но применялось римское право в том объеме и в тех трактовках, каковые имели распространение в современной Германии, так как правовые и в особенности научные связи балтийских губерний с метрополией никогда не порывались, а с начала XIX века значительно окрепли. Значение "общего", римского права в балтийских губерниях неоднородно для всех них, значительно разнится от территории к территории. В частности, несколько заостряя реальную ситуацию, Л. А. Кассо даже выделял две ветви (линии) остзейского права: лифляндско-эстляндскую, сохранившую значительное число древнесаксонских элементов, и курляндскую, имеющую сильную романистическую направленность [Кассо Л. А. Общие и местные гр. законы. С. 4 – 5.]. Рецепция римского ("общего") права приходится на времена шведского господства в балтийских губерниях: "в конце XVI века уже заметно сильное влияние "общего" права, а в XVII веке закончилась рецепция, стоявшая в тесной связи с таковым же процессом в Германии" [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 18 – 19. Отметим, что ряд понятий римского права вошел в право губерний остзейских не непосредственно через влияние германской рецепции юстинианова свода, но будучи опосредован шведским правом. Л. А. Кассо писал, в частности: "несомненно, например, что Testamentstadga 1675 г. способствовала установлению в Эстляндии более широкого понятия об имуществе, как о совокупности благ, применив это новое представление к учению об ограничении права распоряжения" [Кассо Л. А. Ф. Г. фон Бунге и остзейское гражданское право. СПб., 1897. С. 10].]. Объем заимствований из римского права был весьма велик, причиной чему во многом являлась неразработанность и недостаточность наличного местного права, а равно влияние общего движения немецкой юридической жизни тех лет.

Право каноническое. Л. Б. Дорн в данном случае уточнял, что "нужно различать каноническое право от церковного. Церковное право - jus ecclesiasticum есть совокупность норм, которыми определяется положение церкви. Каноническое же право - jus cannonicum есть совокупность правил, исходящих от духовных властей и имеющих отношение не только к церкви, но и к гражданскому и уголовному праву и судопроизводству" [Дорн Л. Б. Указ. соч. С. 6.]. Особенно значение канонического права в балтийских губерниях связано с орденским происхождением данных политических общин, в связи с чем каноническое право длительное время являлось собственно внутренним земским правом, не исключая рыцарское светское право, а сосуществуя с ним. Влияние канонического права на городской правовой быт и соответственно его значение в последнем случае как источника права было значительно слабее, что в первую очередь связано с меньшей адекватностью канонических норм регулированию данного типа отношений. Каноническое право, равно как и "общее", являлось в прибалтийских землях правом субсидиарным, но в ряде случаев применялось и в качестве основного, а именно в процессах с участием клириков. Право германское. К нему относились: 1) императорские постановления, 2) Саксонское Зерцало и 3) Libri feudorum - лангобардские законы в теоретической обработке, окончательную форму принявшие в glossa ordinaria Аккрусия. Принятые в Германии, они составили прибавление к Новеллам Юстиниана, и вошли в состав Красной Книги. Шведское земское (Landslag) и городовое (Stadtslag) уложение. В период шведского владычества в Эстляндии и Лифляндии предпринимались попытки распространения силы этих двух законодательных актов на балтийские провинции в полном объеме, но из-за сопротивления местного дворянства это предположение так и не было осуществлено вполне, ограничившись в отношении Эстляндии при герцоге Карле, а касательно Лифляндии при Густаве-Адольфе признанием субсидиарного значения данных источников. Однако и последнее решение не было реализовано вполне, поскольку к этому времени в качестве вспомогательного закона, как было отмечено выше, утвердилось уже римское право в германской обработке. Итог данного законодательного предприятия оказался тем, что вспомогательная сила шведских уложений была признана касательно введенных ими институтов (т. е. было признано, что в таковых случаях дела надлежит решать по шведским узаконениям, а не посредством аналогии римского права). Городу Нарве было пожаловано шведское право в полном объеме. Данное особое значение шведского права для Нарвы сохранялось и впоследствии, найдя отражение в своде 1864 г. Однако воспринятым нарвской практикой оказалось не одно для него предназначенное шведское городовое право. Так, по замечанию участника разработки остзейского свода нарвского магистрата Келера, на практике регулирование имущественных прав супругов испытало воздействие и шведского земского права [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 313]. Большее реальное значение имели новые шведские законы, как специально относящиеся до Эстляндии и Лифляндии, так и общие для всего королевства. "Таким образом - отмечает В. Нечаев, автор исторического раздела стати "Прибалтийское (остзейское) гражданское право" в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, - Эстляндия и Лифляндия получили новые уставы церковный (1686), опекунский (1669), вексельный (1671), о завещаниях (1686), ряд процессуальных и т. д.". Влияние шведских законов на правовой быт балтийских губерний, в первую очередь Лифляндии и Эстляндии, усилилось с наступлением периода русского владычества, получив реальное значение через судебную практику. Общерусское законодательство и Свод Законов Российской Империи (после 1835 г.). Вплоть до начала кодификационных работ в 30-х годах XIX века влияние русского права на право остзейских губерний следует признать весьма слабым, за исключением мер конца екатерининского правления по введению в балтийском крае учреждения о губерниях (1783 г.), однако отмененных вскорости по восшествии на престол Павла I (в ноябре 1796 г.). Стандартной практикой было издание законов с оговоркой о нераспространении их действия на балтийские губернии. Ситуация была такова, что выражая существующее положение эстляндский ревизионный комитет в середине 30-х годов XIX века писал в замечаниях на присланный II-м Отделением проект свода, "что общее русское право… у нас не применяется даже в качестве субсидиарного" [Цит. по: Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 215.]. Однако, если позитивное влияние русского гражданского права на остзейское было весьма слабо, то этого нельзя сказать о влиянии пассивном, а именно через значительное ослабление деятельности местных нормотворческих органов. Поскольку ландтаги и городские советы потеряли возможность существенным образом видоизменять действующее право (таковая возможность легально сохранялась за судебными местами, правомочными самостоятельно устанавливать процессуальные нормы, но в конце 20-х годов XIX века со стороны губернаторской власти и таковая обычная практика была сочтена по меньшей мере сомнительной с точки зрения закона [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 94 – 99. - изложение обстоятельств судебного дела Р.-И.-Л. Самсона фон Гиммельштиерна.]), то как следствие местное право стало активно пополняться через заимствования из права "общего". Права рыцарские и земские. Эстляндия. Древнейшим сборником местных законов, сохранявшим частично силу вплоть до свода 1864 г. и вошедшего действующей частью в состав последнего, являлось т. н. Вольдемар-Эрихское ленное право, приписывавшееся датскому королю Эрику VIII, согласно традиции издавшего данный сборник в 1315 г, собрав в нем постановления короля Вольдемра II, определяющие права вассалов в Эстляндии. Ф. Г. фон Бунге доказал, что сборник Вольдемар-Эрихского права, "как и позднейшие ливонские сборники, является не официальным кодексом, а частной работой, и что он содержит не датское, а германское права эстляндских вассалов, несмотря на то, что в нем излагаются привилегии, пожалованные им датскими королями" [Кассо Л. А. Ф. Г. фон Бунге… С. 6.]. Происхождение его относится к середине XIII века, первые известные списки датируются XV – XVI столетиями. Другой сборник, известный под именем Красной Книги (das gemeine freie Ritter- und Landrecht der Lande Harrien und Wierland), составлен по инициативе эстляндского рыцарства в 1546 г. секретарем Вольфгангом Шефорелем. Красная Книга содержит почти полный свод эстляндского рыцарского права (Вальдемар-Эрихское право, постановления датских королей и орденских магистратов и местную переработку Libri feudorum). Она послужила важным источником составленного в 1650 г. Филиппом Крузе Эстляндского рыцарского и земского права, подразделяющегося на шесть книг: 1) о судопроизводстве, 2) о брачном союзе и опеке, 3) о духовных завещаниях, наследстве по законы и дарениях, 4) о договорах, владении, праве собственности и давности, 5) о делах уголовных, 6) устав благочиния и благоустройства. В Лифляндии действовали следующие сборники: Рыцарское право и Вик-Эзельское ленное право. Свод рыцарского права, действовавший с половины XIV столетия, состоит из статей т. н. древнего рыцарского права, составленного в 1228 г. епископом рижским Альбертом I, большею же частью из постановлений, заимствованных из Саксонского Зерцала и обычного права. В основание данного сборника положено Вольдемар-Эрихское ленное право, переработанное с позиций интересов лифляндского рыцарства. Более позднее Лифляндское зерцало, составленное, вероятно, около середины XIV столетия, содержит регулирование иных сторон гражданского права, помимо ленных, бывших основным предметом интереса Рыцарского права. Вик-Эзельское ленное право (конец XV в.) содержит законы, действовавшие в Эзельском епископстве и частью в Эстляндии. Постановления Вик-Эзельского сборника заимствованы в основном из положений лифляндского зерцала, лифляндского рыцарского права и викского крестьянского права, имея в качестве общей, системообразующей основы Саксонское Зерцало. Законодательство Курляндии содержится в своде, известном под именем Курляндских статутов, для дворянства герцогств Курляндского и Семигальского изданных (Jura et leges in usum nobilitatis Curlandiae et Semigalliae). Этот статут был составлен в 1616 году польскими комиссарами, посланными для приведения тамошних дел в порядок. Главнейшими источниками служили местные обычаи и германские, в особенности саксонские законы. Вследствие бедности собственного права Курляндия отличалась особенно интенсивной и полной рецепцией римского права [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 19.], что видно, например, в законах о наследстве. В Пильтенском округе действовал особый местный свод, составленный дворянством в 1611 году и подтвержденный королем Сигизмундом III [Правительство Сигизмунда III обратилось к курляндскому дворянству с предложением в целях приведения в известность и упорядочения местного права разработать собственные варианты кодексов земского права. Из всех округов на предложение польской короны откликнулось исключительно пильтенское дворянство, чей проект получил утверждение. Вследствие этого вплоть до 1917 г. Пильтенский округ сохранял известное правовое своеобразие в области гражданского права, которое касалось нескольких десятков семейств.]; он известен под названием Пильтенских статутов. Пильтенские статуты составлены из тех же источников, как и Курляндские, а потому как те, так и другие в весьма многом сходны между собой. Еще одной отличительной чертой курляндского права выступает следствие того обстоятельства, что герцогство официально отошло к России только в 1793 году, по II-му разделу Польшу. В результате те акты, что были приняты русской властью касательно остзейских губерний с 1710 по 1793 гг., силы в отношении Курляндии не имели. Права городские: Эстляндия. Ревелю в 1248 году королем Дании Эриком IV было пожаловано право пользоваться любекским городовым правом, равно как в светских, так и в духовных делах. Любекское право помимо Ревеля было также во 2-й половине XIII века и несколько позже пожаловано ряду мелких городов Эстляндии, в особенности Везенбургу и Нарве. Под Любекским правом в грамотах королей Датских разумелись не только права и преимущества граждан города Любека относительно общественного устройства и управления, но и законы гражданские и уголовные. В конце XVI века Ревель получил новое издание Любекского городового права, приняв те изменения, что накопились в нем с момента первоначальной рецепции. В систематизированном виде Любекское городовое право, сохранявшее силу в Ревеле вплоть до 1864 года, при всех переменах в политическом положении города, состоит из шести книг: 1) о праве лиц, 2) об имуществах [Обратите внимание на тесную связь личности с имущественными правами. - А. Т.], 3) о праве наследства, 4) об обязательствах по договорам, 5) о преступлениях и наказаниях, 6) о морском праве. Помимо собственно любекского городового права, Ревель в период шведского владычества реципировал также любекский вексельный устав 1662 г. и ганзейский морской устав 1614 г. Жители верхней части города Ревеля, так называемого Вышгорода, не подлежали действию любекских законов, а руководствовались земскими законами Эстляндии; что же касается прочих городов Эстляндии, то в одних имели силу законы рижские, в других эстляндское земское право, в третьих законы Ревеля. Лифляндия. Рига впервые получила особые законы в 1211 году от епископа Альберта (известны под названием jus Gothorum). В 1238 году по просьбе горожан Риге было предоставлено право самостоятельно пересматривать предоставленные ей законы и изменять в них то, что было несообразно нуждам города. Тем самым Рига получила правовую автономию, каковой и воспользовалась, заимствовав между 1279 и 1285 гг. право Гамбурга, более развитое, чем местное, и соответственно более способное удовлетворить нуждам торгового города. Заимствование одной из разновидностей германского городского права имело еще и тот смысл, что создавало правовое единство и удобство при торговых операциях внутри такового правового союза, в связи с чем при рецепции как правило избиралось право того города, с которым реципиент был в наибольшей степени экономически и культурно связан. Гамбургское право на протяжении XIV – XV веков было переработано под воздействием рижско-ревельского, рижско-гапсальского права и путем автономных рижских постановлений. Данная система в основных своих чертах оказалась распространенной не только в лифляндских, но также и в эстляндских и части курляндских городов, где действовали особые статуты, которые обнимали законы гражданские и уголовные и законы о судопроизводстве. Во время польского и шведского господства неоднократно возбуждалась мысль об исправлении рижских статутов, и наконец новый проект рижских законов был составлен около 1653 года членами рижского магистрата Мейером и Флигелем. Подготовленный проект был представлен на утверждение шведскому королю в 1662 г., но не получил утверждения. Тем не менее на практике он вошел в употребление в Риге и составил источник действующего права. По спорному мнению Л. Б. Дорна, "во время присоединения города Риги к России эти статуты были признаны и утверждены Петром Великим" [Дорн Л. Б. Указ. соч. С. 13.]. Данный вывод сомнителен с юридической точки зрения на том основании, что договорными статьями с гражданами Риги 4 июля 1710 г., заключенными гр. Шереметьевым и подтвержденными Петром I, утверждались за Ригой и ее жителями те права, которыми они обладали при шведском господстве [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 351.], т. е. подтверждала верность status quo. Поскольку же шведской властью рижские статуты утверждены не были, а никакого отдельного утверждения их со стороны российского правительства не было, то, следовательно, с формальной точки зрения они не могли изменить свой статус и перейти в разряд законодательных актов. Тем не менее они рассматривались практикой как правовой источник и применялись соответственно, и посему их можно счесть одной из разновидностей обычного права Лифляндии. Курляндия. В курляндских городах не выработалось самостоятельной системы гражданского права, и в большей части крупных городов действовали законы города Риги (пожалованы они были Гольдингену, Виндаве, Либаве, Газенпорту и Пильтену [Там же. С. 253, прим. 3.]); хотя некоторые из городов имели сверх того особое законодательство, как правило касавшееся каких-либо мелких казусов и не затрагивавшее принципов реципированной системы. В Митаве применялся данный ей герцогом Фридрихом в 1606 г. Полицейский устав. Город Либава имел свой торговый устав [Дорн Л. Б. Указ. соч. С. 13.]. Любопытной особенностью круляндского права стало постепенное вытеснение заимствованного городового права местным земским и субсидиарными его источниками, в ряде же городов (в Polizeiordnungen"ах Митавы, Бауска, Фридрихштадта) допускалось использование земского права как вспомогательного источника, устранявшего систему субсидиарных источников городового права. В Якобштадте, по заявлению курлнядского комитета, ревизировавшего 1-й вариант остзейского свода Р.-И.-Л. Самсона, магдебургское право действовало еще до конца XVIII века и судопроизводство происходило на польском языке. Но с введением немецкого языка в присутственных местах действие магдебургского права прекратилось и оно было заменено земским курляндским [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 253.]. Положения о крестьянах. Древнейшим остзейским законом, регулирующим крестьянское право, является IV-я книга Вик-Эземльского права, устанавливавшая в частности повинности крестьян перед их господами, тем самым фиксируя и укрепляя сложившиеся отношения. Положения об освобождении крестьян остзейских губерний от крепостной зависимости были изданы для Эстляндии в 1816, в 1817 для Курляндии, в 1819 для Лифляндии и острова Эзель. Данные законоположения и последующие, изданные в дополнение по тому же предмету (в 1856 г. для Эстляндии и в 1860 г. для Лифляндии [Дорн Л. Б. Указ. соч. С. 13.]), содержавшие положения по частному крестьянскому праву, не были включены в состав III-й части Свода местных узаконений губерний остзейских и, соответственно, после завершения работ над гражданско-правовой частью свода продолжали действовать вне кодифицированного акта. Отдельные привилегии, законы и постановления. Автономические источники права - право ландтагов.

Данная классификация источников в определенной степени отражает как представления об иерархии актов, так и исторические основания остзейского права к середине XIX века. Фактическое положение в сфере источников частного права остзейских провинций существенно разнится до издания местного Свода и после него (1-я и 2-я части - 1845 г., 3-я - 1864), что связано не только с появлением нового законодательного акта, в правоприменительной практике вытеснившего все предшествующие источники, но и с произведенной при разработке свода переоценке взглядов на иерархию нормативных актов остзейского права.

Остзейское гражданское право подразделялось на три относительно самостоятельных области: 1) право земское, 2) городское и 3) крестьянское, в свою очередь имевшие значительные отличия в каждой из трех прибалтийских губерний. Данная система оставалась неизменной как до, так и после издания местного Свода. Но несмотря на общий принцип кодификационных работ - обобщение наличного права без привнесения в него каких-либо перемен - издание Свода преобразовало остзейское гражданское право, причем произошло это двояким образом: во-первых, через приведение в известность и придание общедоступной формы всему множеству местных положений; во-вторых, через обращение на него внимания верховной власти. Предшествующие работам по составлению Свода попытки российских властей внести изменения в остзейское право наталкивались на единое препятствие - неизвестность местных законов и вытекающую отсюда неизвестность объема прав, предоставленных по присоединении края к Империи грамотами о сохранении привилегий. Создание Свода устранило эту трудность и уже в ходе кодификационных работ привело к интенсификации имперского законодательства в отношении остзейских губерний - оказались законодательно разрешены вопросы, ранее выпадавшие из поля зрения российской власти и плодившие местные споры и неурядицы, а именно вопросы о заставном владении, матрикуле, дворянском землевладении. Это же имело следствием обращение на прибалтийское право некоторых принципов, принятых в законодательстве общем (например, вопрос о заставном владении был решен не на основании стремлений местных жителей - равно дворянства и горожан - но на основании подхода, выработанного при столкновении с аналогичным правовым явлением в западных губерниях). Хотя активной интервенции общего законодательства в право остзейских губерний не последовало (во многом вследствие неготовности к этому самого общего законодательства), русское правительство отказалось от прежней политики законодательного абсентеизма, что уже само по себе было явлением положительным.

Изначально предполагалось, что Свод местных законов будет подразделяться на пять частей. Работа над первыми двумя была завершена довольно быстро и они были заслушаны в Государственном Совете 14 июня 1845 года; Общее собрание не нашло препятствий к их обнародованию, что и последовало при высочайшем указе 1 июля 1845 г. [ПСЗ РИ. Собр. 2. № 19146.], согласно которому они вступили в силу с 1 января 1846 г. Работа над третьей частью затянулась и в 1-ой половине 50-х годов была близка к полной остановке - перемена произошла только с откомандированием в 1856 году в распоряжение II-го Отделения уже зарекомендовавшего себя блистательным знатоком местного права Ф. Г. фон Бунге. К 1860 году новый проект местного свода гражданских законов был уже готов [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 425.] и в 1864 г. удостоился высочайшего одобрения (вступил в силу с 1-го января 1865 г.). Две же последние части, свод законов процессуальных, никогда не получили силы закона. Положения об уголовном судопроизводстве (к 1852 году в ходе редакций число их статей с 700 уменьшилось до 40 или 50 ввиду сходства местного законодательства с общим) в 1852 г. планировалось включить в общий Свод. В 1852 году Блудов докладывал Государю о своем намерении включить гражданское судопроизводство в один том с материальным правом, но в итоге и этот план не был исполнен. Затем, уже после окончания кодификации гражданских законов, в 1864 году была образована особая, "центральная" судебная комиссия в Дерпте. Она продолжала кодификацию процессуального права, но и ее труды не имели успеха. В то время были уже готовы судебные уставы и естественно рождалось намерение распространить новый судебный порядок на Балтийский край; по сравнению с уставами прежнее судебное устройство представлялось несовершенным. С другой стороны, введение судебной реформы должно было влечь за собой большую ломку всего местного устройства, и это обстоятельство задерживало преобразования. Только в 1889 году были введены судебные уставы в балтийских губерниях. До этого времени балтийские правительственные и судебные места продолжали руководствоваться, согласно п. 3 указа 1 июня 1845 г., "действующими постановлениями", т. е. некодифицированным правом [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 385 – 386.].

Помимо общих, рассмотренных выше, вопросов воздействия Остзейского Свода на развитие гражданского права прибалтийских губерний и перемены в системе источников последнего, необходимо особо остановиться на одном частном, но имеющем значительный интерес вопросе - о силе русского и немецкого текстов III-й части свода. Касательно двух первых данный вопрос возникнуть не может по той причине, что проходил обсуждение в Гос. Совете и получил высочайшее утверждение именно русский текст, с которого, уже после введения его в действие, был сделан немецкий перевод - таким образом, совершенно ясно, что единственным официальным текстом I и II частей свода является русский. Однако при издании III части русский и немецкий тексты были распубликованы одновременно, а в Именном указе 12 ноября 1864 г. не было сделано никакого указания о сравнительном значении разноязычных текстов [ПСЗ РИ. Собр. 2. № 41443.]. Затруднение возникло только в 1869 г. по одному частному случаю, когда обнаружилось расхождение в текстах [Нольде А. Э. Очерки… Вып. 2. С. 497.]. Дело поступило на рассмотрение Гос. Совета, который вынес следующее решение: "при применении местных узаконений губерний остзейских правительственными и судебными властями, как внутренних, так и прибалтийских губерний, русский текст не может быть устраняем заменой его немецким и что посему, в случае какого-либо между ними несогласия, в руководство при таком применении должен быть принимаем текст русский. По сим соображениям Государственный Совет мнением положил: разъяснить всем правительственным и судебным местам и лицам, что при применении свода местных узаконений губерний остзейских как во внутренних, так и прибалтийских губерниях, в случае какого-либо несогласия между русским и немецким текстами свода, в руководство должен быть принимаем текст русский" [ПСЗ РИ. Собр. 2. № 48921 (16 нояб. 1870).]. Тем самым и этот вопрос получил законодательное разрешение, хотя, отметим попутно, ряд остзейских юристов и после решения Гос. Совета отказывались признавать таковую легально установленную иерархию.

ПРИБАЛТИЙСКИЙ КРАЙ (Остзейский край), в Российской Империи состоял из трех губерний: Эстляндской, Лифляндской и Курляндской. До 1876 составлял особое генерал-губернаторство. Прибалтийский край долгое время и после присоединения к России пользовался автономными правами и особенностями управления, ставившими его во многих отношениях в исключительное положение по сравнению с другими губерниями и областями России. Эти особенности и права постепенно сглаживались, но сохранились во многих частях сословного, общественного, административного и судебного устройства вплоть до 1917. Немцы (ок. 6% населения) составляли в качестве преобладающих дворян-землевладельцев, купцов и т. н. литератов (лиц свободных профессий) правящий, преимущественно городской, класс населения. Латыши на юге и эсты на севере (80% населения) представляли коренных жителей края: крестьян-собственников, батраков, низшие классы городского населения, часть литератов и купцов. По берегам Чудского оз. было много великорусских поселений, как и в восточном Иллукском у. Курляндии, где к великорусам примешивались белорусы и литва. Кроме того, в крупных городах - Риге, Ревеле, Юрьеве, Либаве жило много русских; евреи селились гл. обр. в Курляндии.

История. В течение XIV-XV в. шла борьба между ливонской ветвью Тевтонского ордена и епископами. Борьба эта закончилась в к. XV в. победой ордена, который с этого времени фактически стал управлять страной. С 1459 ордену была подчинена и Эстляндия. Апогея своего развития Ливонский орден достиг под предводительством опытного полководца геррмейстера Вальтера фон Плеттенберга (1494-1535), который избавился от зависимости от Тевтонского ордена, занятого в то время борьбой с Польшей. Реформация повлияла, однако же, разлагающим образом на устройство ордена, основанного на католицизме, и преемники Плеттенберга не смогли отвратить его гибели. В 1558 царь Иван IV Васильевич, взяв Дерпт, захватил в плен еп. Германа, и Дерптское епископство окончило свое существование. Эстляндия тогда же добровольно подчинилась Эрику XIV Шведскому. Епископ Эзеля и Курляндии продал свои владения в 1560 герцогу Магнусу Голштинскому, а геррмейстер Готхардт Кетлер заключил 28 нояб. 1561 с королем польским Сигизмундом Августом Виленский договор, на основании которого Курляндия становилась польским ленным герцогством; Кетлер же был утвержден наследным герцогом Курляндии. Часть Лифляндии, лежавшая севернее Западной Двины, была присоединена к Польше. Ливонского ордена не стало, но Рига в течение 20 лет сохраняла еще свою самостоятельность.

Сигизмунду Августу и Стефану Баторию пришлось защищать свои новые владения от Ивана IV. В 1582 по Запольскому договору царь отказался от Ливонии и уступил Дерпт Польше. При преемнике короля Стефана Сигизмунде III Лифляндия сделалась ареной иезуитской пропаганды и театром борьбы между Польшей, Швецией и Россией. Особенно энергично вел эту войну сын Карла IX Шведского Густав Адольф, овладевший Эстляндией и Лифляндией до Западной Двины. Он обратил внимание на внутренние дела страны, упорядочил судебные учреждения и церковное устройство, основал Дерптский университет (1632). Войны с Польшей, Данией и Россией при Карле X и Карле XI не лишили Швецию Ливонии. Тяжелые войны истощили ее финансы, но благодаря щедрости монархов, особенно королевы Христины, государственные имения не только в Швеции, но и в Ливонии и Эстляндии оказались в руках дворянства. Поэтому на рейхстаге в 1680 было постановлено отобрать уделы в Швеции и в Остзейском крае. Эта «редакция» была проведена в Лифляндии весьма круто, что, конечно, вызвало брожения в стране и, в свою очередь, побудило Карла XI в 1694 отменить в Лифляндии провинциальные штаты и поручить управление страной генерал-губернатору с неограниченными полномочиями.

Присоединение Лифляндии и Эстляндии к России совершилось в н. XVIII в. С началом Северной войны обе провинции сделались театром военных действий. После битвы под Полтавой Эстляндия и Лифляндия были окончательно заняты царем. В руках шведов остались только Рига, Пернава и Ревель, завоеванные в 1710. Петр I изданием жалованной грамоты тогда же утвердил привилегии дворянства и городских сословий Остзейского края. 30 авг. 1721 при заключении Ништадтского мира обе провинции формально были уступлены России Швецией. Что касается местного управления, то с 1710 Лифляндия и Эстляндия составляли одно целое, но уже в 1713 Петр I назначил для обеих провинций особых губернаторов. В 1722 Дерптский у. был отделен от Ревельской губ. и присоединен к Рижской. Судебные и полицейские установления остались, согласно капитуляции, без изменения. Губернатор осуществлял главный надзор за гражданской и военной частью, не нарушая преимуществ земских и городских сословий. Дворянство сосредоточило в своих руках земское управление, суд и земскую полицию (орднунгсгерихты). Только в одном отношении была проведена реформа. Петр I в 1718 учредил для Лифляндии и Эстляндии в С.-Петербурге верховный трибунал, который с 1737 подчинялся Сенату. Этому трибуналу были подчинены судебные учреждения провинций и магистраты Риги, Ревеля и Нарвы.

При Екатерине II в 1783 была предпринята крупная реформа введением Учреждения о губерниях в Лифляндии и Эстляндии. Вслед за этим в 1786 было установлено общерусское Городовое положение 1785. В 1795 состоялось присоединение Курляндии, которая в том же году была преобразована в Курляндскую губ. Только лесное управление осталось без изменения. Вслед за вступлением на престол имп. Павла I Учреждение о губерниях было отменено и указами от 28 нояб., 24 дек. 1796 и 5 февр. 1797 были восстановлены прежние местные установления, но с некоторыми изменениями, т. е. во всех трех губерниях остались губернские правления, губернские прокуроры и казенные палаты с казначействами; высшей судебной инстанцией сделался Сенат в Петербурге.

В 1801 все три провинции были объединены в отдельное генерал-губернаторство, которое существовало до 1876. В 1802 в Дерпте был учрежден университет с богословским факультетом для лиц лютеранского вероисповедания. 28 дек. 1832 были изданы узаконения для евангелическо-лютеранской церкви в России. В 1834 был преобразован гофгерих. Конец XIX в. проходил для Остзейского края под знаком целого ряда коренных реформ. 26 марта 1877 последовал указ о преобразовании городского управления; повсеместно было введено общее Городовое положение 1870. Реформа эта была окончена в 1878. Другая весьма важная реформа касалась полиции. Закон от 9 июня 1888 заменил прежнюю дворянскую выборную полицию правительственной на общих основаниях с незначительными изменениями. Функции исправника исполнял здесь уездный начальник. В Риге, Ревеле, Митаве и Дерпте существовали, кроме того, городские полицейские управления. Реорганизация полиции служила подготовительной мерой для другой коренной реформы, а именно преобразования судебной части и крестьянских присутственных мест. Уже имп. Александр II законом от 28 мая 1880 повелел ввести мировые суды по общерусскому образцу, но после смерти царя этот закон не был приведен в действие. Зато при имп. Александре III эта реформа совершилась. Закон от 3 июня 1886, который расширил компетенцию прокуратуры, подготовил почву, и по закону от 9 июня 1889 на Остзейский край были распространены с некоторыми изменениями судебные уставы 1864. Остзейское гражданское право при этом осталось в силе. Одновременно были назначены по крестьянским делам правительственные комиссары, на которых был возложен надзор за волостным общественным управлением и за правильным применением законов, определявших отношения крестьянства к помещикам. С введением в 1884 русского языка в преподавание были преобразованы и учебные заведения. Реформа эта распространялась не только на низшие и средние учебные заведения, но и на университет, ветеринарный институт в Юрьеве, политехнический институт в Риге.